— С вами особый разговор, — сказал Ковалев. — Вас вызывают в штаб дивизии. Пойдемте с нами.
Когда Ершов и Скиба остались вдвоем, Скиба раздумчиво проговорил:
— Видав, яка штука! Чернов-то наш, похоже, сильно проштрафился. В штаб повели. То-то я гляжу — кубиков нема на ем… весь зарос… Что бы такое значило, чего вин натворив?
Ершов промолчал.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Вечером, когда совсем уже стемнело, Миронов подошел к Ершову:
— Видал, напротив нас недалеко постройка, вроде бани?
Ершов ответил:
— Видал.
— Приказано разобрать и построить блиндаж. Поначалу пойдете впятером: Скиба, ты, Чернов, Горелов и Крючков. За старшего командир взвода назначает тебя. Сделать все нужно без шума, без стрельбы. И осторожно, хотя на той стороне реки окопов не видно — немцы пока в городе, — все же будь бдителен.
— А Ивана Тугоухова нельзя с нами? Для ровного счета, — спросил Ершов.
— Старший лейтенант взял его в связные, — сказал Миронов.
Бойцы с винтовками за плечами выбрались из траншеи и, невольно слегка пригибаясь, направились к обреченной постройке. Наступала уже настоящая ночная темнота. От речки тянуло сыроватым прохладным ветерком. Кругом было тихо, лишь из города доносился приглушенный расстоянием беспорядочный гомон, вернее, гвалт фашистов. Похоже было, что они сгрудились там пьяной кучей и о чем-то спорят, а возможно и ссорятся.
— Куда тебя вызывали, Алексей Петрович? — полушепотом спросил Ершов Чернова, который шел рядом с ним.
— Меня? — негромко отозвался Чернов. — Судить хотели.
— За что?
— Думали, что я бросил танк в исправном виде, а не тогда, когда он загорелся. Командир батальона и командир полка не поверили мне.
— Ну и что же?
— Пока отпустили.
— Значит, все-таки поверили?
— Комдив поверил. Доложили ему, а он говорит: «Приведите его ко мне». Привели. Стал расспрашивать, что я думаю о войне, как ее понимаю. Говорю все начистоту. И насчет городишка этого сказал: напрасно, мол, отступили. И насчет «окружения» — одна, дескать, паника. Не было, говорю, никакого окружения. Если же, мол, отступать, то втянуть бы фашистов в город и кровопускание им устроить. «Очень хорошо, что ты мыслящий, — сказал комдив. — Из тебя должен получиться хороший командир. Хочешь, дадим тебе роту?» А я ему: «В пехоте могу только рядовым». — «Но танка у меня нет, дружок». Дружком назвал. «Однако, говорит, я тебя запомню и запишу. Комбат и комполка требуют предать тебя суду трибунала. Я решительно против. А пока иди, сражайся!» И в звании пообещал восстановить. Распорядился сменить мне потрепанное мое обмундирование.
Дошли благополучно. Да, это была баня. Ершов сам полез на крышу и начал небольшим топором, данным ему командиром взвода, отдирать доски. Две доски удалось отодрать почти бесшумно. Третья поддавалась туго, гвозди как-то по-кошачьи взвизгивали. Ершов с такой силой потянул ее кверху, что она с громким треском надломилась.
— Эка силища-то у тебя, — негромко, но сердито заворчал стоявший внизу Скиба, принимая отломленную половину доски. — Этакую тесину сломив, як соломину!
Ершов притих. С правого берега послышалась прерывистая стрельба. По бревнам бани защелкали пули. Фашист, видимо, стрелял по слуху, но брал верное направление. «Откуда он? Из прибрежных кустов? Может, это ихний снайпер?»
Проворно спрыгнув, Ершов приказал бойцам стоять спокойно.
— Подождем, пока фашистский псих не угомонится, — пояснил он.
Скиба полушепотом возразил:
— Чего ждать? Перестреляют нас як перепелов.
— Без паники, боец Скиба, — твердым командирским тоном сказал Ершов. — Мы же за срубом… не перестреляют. Стоять и ждать!
Фашист стрелял с перерывами минут пять. Даст очередь — тра-тра-тра! — и замолкнет. Об стену, обращенную к реке, шмякались пули. Потом фашист затих. Выждав немного, Ершов снова взобрался на крышу. Отодрал две доски, сбросил вниз. Взялся за третью. Фашист опять застрочил. Ершов полушепотом пробормотал:
— Вот змей! Либо он видит меня?
И слез. Взял винтовку, стоявшую у стены, пока был на крыше. Прилег, стал следить из-за угла бани за вспышками выстрелов. Нестерпимая злость закипела в сердце: на своей земле приходится прятаться от какого-то гитлеровского ублюдка! Нацелился по еле заметным впотьмах кустам, в которых мелькали вспышки, выстрелил. Фашист замолчал. «Подбил я его, что ли?» Но вдруг затрещала очередь с другого места. «Ага! Прячешься, гнус!» И Ершов раз за разом разрядил всю обойму.
Незаметно подползший к нему Скиба хлопнул его по сапогу.