— Чего задаешься, колбасник паршивый! — крикнул Чернов. — Погоди, мы тебе еще всыплем. Похлеще зайца будешь улепетывать! До Берлина догоним!
— Найн! Наш Берлин вы не бывайт. Мы ваш Москва забирайт.
— Поганец! — сквозь зубы процедил Ершов. — В Москву собрался!
Звякнув затвором, он прицелился. Невозможно было спокойно выносить бахвальство этого сытого, пьяного идиота (теперь уже ясно стало, что немец пьян). Учащенные толчки сердца распирали грудь, и руки слегка дрожали. Ершов с трудом поймал на мушку фашиста, нажал спусковой крючок. Щелкнул выстрел. Почти одновременно выстрелил и Чернов.
Выронив из рук кочан, немец качнулся и, взмахнув белой тряпкой, упал навзничь. «Кто же из нас его подстрелил? — подумал Ершов. — Скорей всего, Алексей Петрович. Я слишком волновался… Да не все ли равно кто! Больше не будут таких «парламентеров» посылать».
С того берега застрочил пулемет, разорвав окрестную, такую мирную, совсем не военную тишину. В звонком татаканье его чуялась угрожающая озлобленность. Над Ершовым тоненько запели пули. Он медленно опустился вниз, где уже сидел Скиба, присел рядом, криво усмехнулся:
— Видал, Кузьма, якой вин, нимец нынешний? Москву собирается забрать. Нас с тобой зайцами считает. Капустой угощает! Да не своей, а нашей же капустой. Может, пойдем к нему в гости? Побратаемось?
Кузьма глухо отозвался:
— Шутковав вин. А теперь гляди як обозлился… из пулемета жарит. Вона як пульки вжикають! Не надо было трогать его!
Ершов растаращенными глазами обалдело уставился на него.
— Да ты что? — сердито заговорил он. — Дурачок? Или дурачком прикидываешься? Тут же война!
— Понимаю, шо война. Ну и бей, коли вин бье. А вин не трогае — и ты не тронь. Вин же без ружья, с билой тряпкой. Батько говорив, яки с билой тряпкой, тих убивать не треба.
— Черт знает что ты городишь, Кузьма! — возмутился Ершов. — Евангелист или баптист ты? Случаем, в секте какой-нибудь не состоишь?
Скиба совершенно серьезно ответил:
— Ни! В секте не состою. Православный я, крещеный.
— Ты же пойми, чудило гороховое: немец теперь совсем не тот, с которым наши батьки воевали. Он гитлеровцем стал. А Гитлер — это знаешь кто такой?
И Ершов произнес целую пропагандистскую речь. Скиба молчал, напряженно прислушиваясь, не начался ли бой, не пошли ли немцы в наступление. Пойдут — тогда не миновать биться, да, может, врукопашную, что особенно страшило его.
Но ни в тот раз, ни на второй день фашисты в наступление не пошли. На передовой всего полка и днем и ночью опять было тихо. Правда, кое-где иногда раздавались отдельные выстрелы, будто кто-нибудь охотился. Солдаты тихо жили мирной жизнью, подчас совсем забывая, что они на передовой линии.
С тех пор как Ивана Тугоухова назначили связным, весь день у него уходил на выполнение различных заданий. Он легко и быстро втянулся в этот труд, то и дело сновал по траншее туда-сюда, словно челнок в кроснах. Так как затишье пока не нарушалось, Иван частенько ходил по открытой местности в рост.
Иногда он забегал к Ершову — повидаться, покурить.
— По-дурацки я жил, Алеша, — однажды разоткровенничался он. — Мне бы отца послушаться да учиться. Очень ему хотелось, чтоб я высшее образование имел. А я гулял, охотился, рыбачил, за девками волочился. Сам не знал, куда себя девать. Наверно, плохо то, что я один у родителей. Получалось, как в той присказке: «Руки, ноги — на дороге, голова — в кусту… я у батюшки, у матушки дураком расту».
Ершов засмеялся:
— Сильна прибаутка. Но она, брат, и меня касается, хотя я рос без батюшки, без матушки. Насчет высшего образования мы с тобой, Иван, оба маху дали. Увы, запоздалая самокритика!
— Я ведь одно время хотел поступить, — продолжал Иван. — Экзамен было поехал сдавать… на физико-математический. Посмотрел программу всех пяти курсов — и волосы дыбом встали: чуть не полсотни предметов выучить за пять лет! А на что мне столько?! Я думал: раз физико-математический, то главным образом математика, физика, ну еще история, химия.
— А у тебя к чему больше склонность?
— Математику люблю. Физику тоже, но не так… Наверно, я в батю. Он все действия арифметики в уме решает.
— Это я знаю, — сказал Ершов. — Ну и что же? Экзамены ты выдержал?
— Нет. Не стал. Спросил ректора: можно, мол, учиться, чтоб не все предметы проходить, а только те, которые мне нужны и интересны? А он: «Молодой человек! Здесь университет, а не цирк!»
— Это ты огорошил ректора! — заметил Ершов с улыбкой.
— По глупости, — самокритично сказал Иван. — Но кончится война, — все равно поступлю я на этот физико-математический. Теперь меня не испугают и сто предметов.