Мурашкин увещевающе сказал:
— Опять ты за свое, Ксения… сама же проверяла.
Ксения резко повернулась к столу и, глядя на бригадира, громко возразила:
— А какой толк в моей проверке? Я же говорила вам: колышки надо ставить, а не веточки. А вы? Помните, что вы сказали? И по-прежнему веточки втыкаете. А веточку в любое время незаметно переставить можно. — Она снова повернулась лицом к собранию. — До обеда шагов на пять да после обеда на десять… Посчитайте, сколько выйдет при одном километре длины. Товарищу бригадиру это на руку, и председателю колхоза, и всей бригаде не во вред. Каждому хочется в стахановцы выбраться. А почему старается товарищ Тоболин — я не знаю. Тут кричали, что девчата нашей бригады ему больше по сердцу. Но при чем тут девчата? К Гале Половневой у него снисхождение. Может, оно и не сердечное… Но это уж не наше дело. А вот выработку проверить нужно, раз бригада Грязнова сомневается. Перемерить заново все скошенное… сплошняком.
Свиридов внимательно слушал Рыбалкину. Когда она кончила, сумрачно насупившись, почесал себя за ухом, озабоченно проговорил:
— Ладно. Придется проверить. Думаю, товарищи, мы примем предложение Рыбалкиной. Если мы не ошиблись, то знамя останется за бригадой Антона Прокофьича. А ошиблись — сельсовету и правлению придется вопрос перерешить.
Собрание согласилось. На этом Свиридов хотел объявить его закрытым, но поднялся все время молчавший Тоболин и попросил слово.
— Не волнуйтесь, Сергей Владимирович, — сказал Свиридов. — Завтра с утра проверим, и все будет ясно.
— Нет, не все. Прошу дать мне слово… я на этом собрании оказался в роли подсудимого… а подсудимому полагается последнее слово…
— Преувеличиваете, Сергей Владимирович, — мягко сказал Свиридов. — Никто вас не судил. Была критика.
— Критика критике рознь, Дмитрий Ульянович. Настоятельно прошу дать мне слово.
— Дадим слово Сергею Владимировичу? — обратился председатель к собранию.
— Дадим! — раздалось несколько женских и мужских голосов в обеих бригадах.
Свиридов передернул плечами, слегка улыбнулся.
— Голос народа! Пожалуйста, Сергей Владимирович… только покороче.
— Очень коротко. — Лавируя между стоявшими и сидевшими, Тоболин направился к столу. Немного не доходя до президиума, остановился. — Тут говорили, что мне по сердцу девчата бригады товарища Мурашкина, поэтому я всей бригаде записываю больше, чем она сработала, — негромко начал он. — Если говорить откровенно, то девчата в обеих бригадах очень хорошие и красивые и все нравятся мне. — Тоболин добродушно улыбнулся. — Но пишу я столько, сколько полагается.
Из глубины собрания послышался задорный девичий дискант:
— Видали, туману напустил! Ты скажи лучше насчет Гали Половневой.
Какая-то женщина хрипловатым голосом удивленно воскликнула:
— Гляньте, бабы, на него! Ему все наши девки нравятся! Во какой жадный! Обрадовался, видно, что ребята на фронт ушли!
— Да, да! Почему ты не на фронте, товарищ дорогой? — обратилась к нему пожилая женщина в белом платочке, сидевшая спереди на небольшой копне снопов.
Свиридов нетерпеливо дернулся, стукнул кулаком по столу:
— Тише! Не по существу вопросы.
— Вопросы все по существу, Дмитрий Ульянович, — сказал Тоболин. — Я коротенько отвечу всем.
— До каких же пор мы тут будем? — повысил голос Свиридов. — Двенадцатый час уже… А нам с товарищем Букреевым еще и в село ехать…
— Буквально две-три минуты, — пообещал Тоболин. — Насчет Гали. Верно. Я уделяю ей внимания несколько больше, чем другим. Почему? Во-первых, потому, что я ее больше знаю, она недавняя моя ученица; во-вторых, она очень трудолюбивая, всем известно, что Галя отличилась в работе и весной.
— Не затуманивай! — выкрикнул все тот же девичий дискант.
— Никакого тумана, — спокойно возразил Тоболин. — И Гале я записываю, как и всем, ровно столько, сколько скошено. Прошу проверить. Это нетрудно сделать. Вы оскорбляете и обижаете девушку, которая ни в чем не виновата. Насчет фронта. Никого из преподавателей нашей школы пока не призывали. Призовут — и я и другие поедем на фронт.
— Когда война кончится! — насмешливо крикнул кто-то из женщин.
— К сожалению, она не так скоро кончится, как всем нам хотелось бы, — сказал Тоболин серьезным тоном. — Так что и я и многие другие не минуем фронта. И последнее, что я хочу сказать. Здесь мне как учетчику выражено недоверие, поэтому я больше работать не могу. Подышите замену, Дмитрий Ульянович. Рекомендую Мишу Плугова. Дать ему лошадь, и он справится не хуже меня.