Худощавое румяное лицо Птицына досадливо сморщилось.
— Да все сделано! И охрана хорошая, и без пропусков не выпускают и не впускают… так они же поверх забора! Словно зайцы! Овчарок, что ли, вдоль забора пустить?
— А что же! Интересная мысль! — серьезным тоном заметил Тушин. — Не мешало бы хоть пару собачек, которые позлей… в порядке усиления охраны завода в военное время, так сказать.
— Здорово! Люди охвачены чувством патриотизма, а директор на них — овчарок! — сердито возразил Птицын, очевидно не поняв, что секретарь райкома шутит. — Нет, товарищ секретарь райкома партии, тут дело не в овчарках и не в административных мерах. Нужна разъяснительная работа. Но таковая как раз по вашей с Гавриилом Климентьевичем части… И вообще, товарищи партработники, патриотизм, энтузиазм — все это хорошо. Однако пора ввести их в русло организованности. Пора прекратить хождения по военкоматам… и прежде всего коммунистам строго-настрого наказать без разрешения парторганов ни в какие военкоматы не ходить.
— Насчет разъяснительной работы, конечно, верно. Но вы давно должны были объяснить, дорогой Виктор Акимыч, что железнодорожники остаются на своих местах, — наставническим тоном сказал Тушин. — Объяснить, что добровольцами их пока принимать не будут. Наконец, поскорей оформить и выдать брони.
— Брони выданы, кому они полагаются, — сказал Федоров. — Позавчера выданы, но именно бронированные-то и валят в военкоматы.
Все трое разговаривали с таким видом, словно никого, кроме них, в кабинете не было. Половнева, остановившегося у двери, они или не замечали, или делали вид, что не замечают. А ему тем временем все больше делалось не по себе: ответственные работники не одобряют добровольцев, считают их нарушителями дисциплины. «Опять у меня ничего не выйдет, наверно», — тревожно подумал он. Дело в том, что рабочих завода пока не будут призывать в армию, что завод в военное время имеет большое оборонное значение. И все же Половнев пришел снова, и теперь с намерением добиться своего. Но весь разговор, невольным свидетелем которого он оказался, внушал ему сомнения. Может, и в самом деле он не должен проситься на фронт?
Не дожидаясь, когда на него обратят внимание, он решительным шагом подошел к столу и поздоровался со всеми за руку. Они хорошо знали его как стахановца, не раз он сиживал рядом с ними в президиумах, а с парторгом и вовсе был на «ты».
— Здравствуйте, Половнев! — с улыбкой сказал директор, пожимая его руку. — Ну, как там наш крестник Володя?
— Растет! — ответил Григорий и положил на стол небольшой листок из ученической тетради, исписанный мелкими четкими буковками с завитушками. Из-под листка высовывался кончик другой бумажки, с красной полоской. Бронь.
Парторг удивленно уставился на Половнева каким-то диковатым взглядом воспаленных с красноватыми веками карих глаз. «Наверно, по ночам не спит. Военное время… партработникам теперь не до сна!» — с сочувствием подумал Григорий, твердо выдерживая утомленный взгляд парторга.
— Ты опять? — сердито, но негромко спросил Федоров.
— Опять, — смиренно подтвердил Григорий.
Федоров всем туловищем откинулся на спинку кресла, шумно, измученно вздохнул.
— Вот от тебя-то я этого не ожидал! — укоризненно проговорил он. — Полюбуйтесь на него! — обратился Федоров к Тушину и Птицыну, как бы призывая их в свидетели какого-то тягчайшего проступка коммуниста Григория Половнева. — Передовой, сознательный рабочий… коммунист, которому подробнейше все объяснено… позавчера выдана бронь… а он — опять! А ты говоришь, Виктор Акимыч, о какой-то особой разъяснительной работе! Что же, к каждому по два агитатора приставить? — Федоров порывисто встал с кресла и нервно заходил вдоль стены туда-сюда.
— Но я же не в военкомат, — угрюмо и как бы виновато возразил Григорий. — Я к тебе, Гавриил Климентьевич.
Он стоял рядом с директором, по-прежнему державшим обе руки на спинке незанятого стула.
— Да какая же разница, Половнев! — возмущенно воскликнул Федоров, остановившись и густо багровея всем своим крупным лицом. — Одни военкому мешают работать, другие парторгам… осаждают, требуют, заявления подают… вносят сумятицу. А я-то думал: зачем просится на прием Половнев? Может, какое рационализаторское предложение у него созрело? Разрешил войти вне очереди, а он, оказывается, с тем же вопросом! Да у меня таких горячих голов полна приемная! Что я с тобой и с ними буду делать? Не имеете права приставать ко мне, от дела отрывать. Дана тебе бронь, — стало быть, работай, выполняй план, как требует военное время.