Пути, где был поставлен эшелон, похоже, не так давно подверглись вражеской бомбежке: с обеих сторон местами зияли свежие воронки.
Когда Половнев вышел из вагона, на краю одной такой воронки стояло человек шесть красноармейцев. Они стояли молча. Напряженно, угрюмо смотрели на развороченную черную землю, перемешанную пополам с желтым песком.
Бомба упала недалеко от шпал и рельсов главного входного пути, но не причинила ощутимого вреда. Однако она упала здесь, по эту, восточную сторону столицы. Наверное, бомбили и центр, где Кремль, Красная площадь, Большой театр, улица Горького… Целы ли они? Поехать бы! Хоть одним глазом взглянуть.
Всю свою жизнь, с мальчишеских лет, Григорий Половнев знал и чувствовал, что за рубежами Родины есть враги, которым ненавистны Советская власть, трудящиеся люди, не желающие гнуть спину перед буржуями и считающие себя, а не буржуев хозяевами жизни и всех богатств земли, но никогда ему не думалось, что для этих зарубежных врагов может оказаться доступной великая столица. Даже в мыслях не допускал подобного.
— Да-а-а! — протянул один немолодой красноармеец. — Видали, куда фашист залетел! Это как же понимать, ребята?
Никто не отозвался, и люди в мрачном молчании стали расходиться. Григорий тоже пошел вдоль эшелона. Рядом стоял состав с заводским оборудованием. Почти с детским любопытством разглядывал Половнев, чем загружены платформы. Станки, станки — токарные, фрезерные, изредка дизельные двигатели, покрытые брезентами, большие пульмановские вагоны с запломбированными широкими дверями.
Эвакуация!
Под одним из вагонов, присев на корточки, что-то мудровал человек в синем замасленном комбинезоне, постукивая по тускло блестевшему бандажу небольшим молотком на длинной четырехгранной рукоятке. Осмотрщик!
Поравнявшись с ним, Григорий остановился. Не глядя на подошедшего, будто разговаривая сам с собой, осмотрщик однотонно бубнил:
— День и ночь… день и ночь. Одни к фронту, другие в тыл… Не успеваем осматривать.
— Почему же не успеваете? — заинтересованно спросил Григорий.
— Уж больно много их! — не поднимая головы, ответил осмотрщик.
— Кого много?
— Составов. В июле с ленинградских заводов везли, теперь с московских начали. Вот, братец, какая невзгода нагрянула. Москву рабочий класс покидает.
— Как это покидает? — удивился Григорий.
— Да так… покидает! Станки-то одни, что ль, на Урал и за Урал гнать? Вот, значит, и рабочие туда же, за станками. Утром пять эшелонов проследовало… один за одним.
Григорий некоторое время молчал, глядя в спину синей спецовки, на которой между лопаток темнело неровное масляное пятно в ладонь шириной. Известие, что московские и ленинградские заводы вместе со своими людьми движутся на восток, поразило его до немоты.
— Вот этак-то, дружище военный! — продолжал осмотрщик, встав с корточек и вопросительно глядя на Григория мелкими бусинками неопределенного цвета глаз, ярко сиявших на бритом, измазанном мазутом лице.
— Тяжелые дела, — сказал Григорий, не отводя своего взгляда от взгляда осмотрщика. — Неужели же на него никакой управы нет?
— На кого на него? — Осмотрщик продолжал смотреть на Половнева с таким выражением, словно именно он, Григорий, повинен в том, что так тяжело складывалась обстановка и обе столицы оказались под угрозой вражеского захвата.
— На Гитлера, — раздраженно пояснил Григорий.
— А… — сказал осмотрщик, отводя наконец глаза от Половнева куда-то в сторону и выше. Помолчав немного, нахмурился и, огорченно вздохнув, недовольным тоном добавил: — Выходит, что нет у нас управы на Гитлера… слабей его оказались мы. Гонит он наших, в хвост и в гриву лупит. Кажин день полные эшелоны раненых, изувеченных… А сколько народу полегло в боях — одному богу ведомо… Уму непостижимо, как мы до такой беды докатились. С воздуха он уже который день бьет нашу белокаменную… наверно, и Ленинграду достается. И сегодня гад фашист прилетел бы, да, вишь, погода изменилась… — Осмотрщик рукояткой молотка показал на небо, заволоченное лохмотьями низких серо-чугунных туч, быстро несущихся с запада на восток.
И только теперь, невольно глянув на небо, Григорий подумал: «А я и не заметил, когда же это наволочь такая нависла. Ведь совсем недавно светило солнце».
А осмотрщик, постучав молотком по колесу, неторопливо продолжал:
— Полчаса назад я санитарный проверял… полно раненых… без рук, без ног… ужас! В Курск раненых везут из Малоярославца. Беседовал с бойцами. Сила, говорят, несметная у немца. А Гитлер, говорят, грозится на тысячу лет в рабов нас обратить.