— Ладно, ладно… пошутил я. Не серчай. — Демин доверительно положил руку на плечо Половнева. — Понимать должен — не из простого любопытства спрашиваю… Недавно ведь я в районе… и многих не знаю как следует, в том числе и председателя вашего, да даже и тебя… а знать должен как можно лучше, разносторонней. К тому же вижу: дела у вас идут вроде неплохо, но почему-то некоторые мероприятия срываются.
— Какие же мероприятия срываются у нас? С одним табаком канитель получилась.
— А почему канитель? Видно, авторитета маловато у вашего Свиридова, если его не слушаются колхозники и голосуют против его предложений.
— Неправда, Александр Егорыч. Авторитет у Митрия Ульяныча есть… уважают его и стар и млад.
— Значит, председатель у вас хороший?
— В каком смысле?
— Прежде всего как работник, разумеется.
— Ничего плохого сказать не могу.
— Идеальный, стало быть, без недостатков? — нажимал Демин.
— Не без недостатков, — насупился Половнев. — Без покору и животины не бывает. На иного глянешь — ох и конь! А на поверку что-нибудь да есть в нем, хоть маленькая задоринка, а найдется. Так и человек. Но Митрий Ульяныч наш чем хорош? Заботливый, беспокойный. Сам не проспит и другим не даст. Чем свет, глядишь, уже мчится на велосипеде в поле или еще куда по делу. И так кажин день — встает до солнышка и носится дотёмнушка. Дивлюсь, когда и спать успевает. Опять же честный. Десять лет в председателях, и всякий раз голосуют за него единогласно. Вот и судите — авторитетный или не авторитетный.
— Все это хорошо, Петр Филиппыч. А задоринка-то есть? — Демин лукаво прищурился, глядя то на Половнева, то на Ершова. — А вы оба помалкиваете, какая такая задоринка.
«И что же он привязался, что выпытывает? — недоумевал Половнев. — Либо наклепали на Ульяныча нашего чего-нибудь?»
— Уж коль на то пошло, Александр Егорыч, так вам же сверху видней, — уклончиво проговорил он.
— Опять мудришь, Филиппыч! Откровенно говори, как секретарь парторганизации, по-партийному. Зачем скрываешь?
— Да чего скрывать? Ничего нам не известно. Не пьяница он, не жулик…
— А задоринка?
— Ах, вы насчет задоринки… — Половнев почесал себя за ухом. — Скажу, если такое дело, скажу! Одна у него слабость: резковат! Понятней сказать, дюже грубый бывает иной раз. С кем можно бы и потише, а он как почнет, как почнет — деваться некуда! Со стороны глядеть — и то не по себе становится. Говорю ему как секретарь: не по-большевистски, мол, действуешь, нельзя так на людей кричать! А он свое: «Дай им поблажку, они совсем распустятся». Да ведь смотря какой человек, объясняю. Ты, дескать, растолкуй, кто, откуль, побеседуй душевно. От крику скотина и та забывает, где право, где лево.
— Да-а! — протяжно проговорил Демин. — Вот видишь! Это же серьезный недостаток. Почему же ты мне до сих пор не говорил?
— Случая такого не было, да вы и не спрашивали. Между прочим, почему сегодня-то заинтересовались? Может, заметили чего за ним? Или кто нажаловался?
— Нет, ничего не замечал и никто не жаловался. Просто хочется поподробней узнать, какие они, наши руководящие кадры.
— На меня говорите — мудрю, а сами тоже вроде бы хитрите. Этак небось и про меня расспрашиваете?
— А то как же! Обязательно. — И Демин весело засмеялся. — Про всех расспрашиваю, иначе, Филиппыч, нельзя, не будешь знать людей.
— Так ведь это иной раз и наговорить могут на человека… Не всему можно верить, — сказал Половнев.
Пока Демин разговаривал с кузнецами, шофер — чернявый молодой человек — занялся своим делом: открыл капот и начал копаться в моторе. Машину тотчас же облепили белоголовые ребятишки с загорелыми, обветренными лицами. Не обращая внимания на шофера, они обследовали пальцами фары, стекла, дверные ручки. Один парнишка с облупленным красным носиком, решив, что шофер не следит за ними, осмелел совсем и, просунув веснушчатую руку в открытое окно кабины, нажал на белый глазок в середине рулевой баранки. Рожок протяжно пропел звонким альтом. От неожиданности ребята прыснули кто куда.
В открытую дверцу высунулось крупное лицо с серыми выпуклыми глазами, удивленно глядевшими на ребят. Затем показалась большая красная рука, ухватилась за дверцу, и наконец появился весь человек — высокий, полный дядя в желтых полуботинках, в сером костюме. Объемистая голова его со светло-золотистыми волосами, беспорядочно падавшими на лоб и уши, была не покрыта. Вид у великана был помятый, заспанный.
— Вы чего? — сердито проговорил он, делая вид, что готов кинуться на ребят, разглядывавших его с любопытством, стоя на приличном от машины расстоянии. — Шалить? Вот я вам сейчас всыплю!