Ее цепкий взгляд сразу выловил из толпы тетя Люсю. Та зябко ежилась, куталась в большой, видимо, мужнин пуховик, и со скучающим видом оглядывалась по сторонам. Сосед снизу, толстопузый, чем-то похожий на кота, дядя Коля что-то обсуждал с отцом и взволнованно жестикулировал. Несколько мужчин курили в стороне и громко сочно смеялись хрипловатыми голосами. Высокая женщина с орлиным большим носом отделилась от толпы зевак и спешно подошла к серой машине, откуда достала оттуда большую спортивную сумку.
- Товарищи, давайте по очереди, - зычно проорала невидимая женщина, и, толпа неохотно отступила, люди выстроились в нестройную цветную цепочку, продолжая гудеть.
Четверо мужиков держали китенка, двое – в районе хвоста, двое – в районе головы. К китенку вихляющей походкой подошел Борис Николаевич, ее учитель математики.
«Ну же, давайте сети и вперед», - взмолилась Аленка.
Он постоял, посмотрел пару секунд на зверя, выкинул окурок в море, и достал из сумки большой красиво блестящий нож с длинной резной рукоятью.
С остервенением, охотничьи азартом, ввел широкое лезвие в бок животного. Китенок, до этого не подающий признаков жизни, забился, завертел тяжелым хвостом, пытаясь сбить им живодера на мокрый липкий ил, но не смог. Нож в умелых руках Бориса двигался точно, быстро распарывая китовую плоть. Из глубокой раны хлынул красный водопад.
Густая кровь обагрила руки Бориса, стекала горячим ручьем на влажный ил, смешалась в морской водой. Из толпы кто-то охнул. В воздухе остро запахло железом, солью и рыбой.
Нож соскочил вниз, и через пару секунд в руках Борис Николаевич осторожно держал большой кусок мяса, с которого сочилась еще кровь. На синем боку кита алела симметричная рана, из которой беспомощно вывались на мокрые камни атласно блестящие багровые внутренности.
Борис отдал кому-то испачканный нож. Он тщательно завернул в черные целлофановые пакеты свой трофей и пробормотав, «хороша уха на ужин»», сел в свою старую местами ржавую дребезжащую десятку и укатил, чуть не придавив зевак. К китенку тут же подбежала женщина, воровато оглядываясь она продолжила калечить беззащитное существо, отрезая от его плоти неровные куски, и спешно кидая их в пакеты.
-Спокойно, всем мяса хватит! – кричала она, довольная, спешно уходя с места преступления. И перешла на мелкий бег.
Тут толпа, не выдержав, в диком нечеловеческом порыве кинулась на кита с припасенными ножами, пилами, ножичками. Каждый кромсал, резал животное. Они бросились на жертву как обезумевшие оголодавшие хищники, скалили зубы и злобно низко смеялись.
Аленка пулей выскочила из своего убежища и помчалась в толпу. Глаза ее заволокло пеленой, от чего она пару раз споткнулась, чуть не полетев носом.
-Нет! Нет! Что вы делаете! Он же живой! Он еще живой! – изо всех сил кричала девочка, расталкивая неуклюжих, как пингвины, взрослых.
Но ее слова будто не долетали, толпа продолжала безумствовать, кто-то переругивался, кто-то делал селфи на фоне распотрошенного, едва дышащего малыша.
-Коля, ****ь, убери отсюда ребенка! – услышала девочка знакомый голос.
В этом до боли знакомом голосе сквозили неслыханные раньше властные нотки. Аленка оглянулась и увидела мать.
Лицо у той изменилось до неузнаваемости, оно было похоже на маску злого духа из древнегреческой трагедии, демона, ненавидящего все вокруг. Ее глаза с покрасневшими белками глядели с особой несвойственной ей жестокостью. Алена хотела подбежать к матери, обнять ее, чтобы с нее сошло это ведьминское страшное выражение.
Но чьи-то крепкие руки тут же подхватили Аленку и понесли прочь.
Задыхаясь от ужаса, от возмущения, она отбивалась, пиналась, пыталась освободиться, но загорелые мужские руки держали ее крепко. Тогда она начала кричать как безумная, что они изверги, что они суки, твари, что он живой, наконец кричала, что ее насилуют, но тут рот был зажат ладонью.
По ее лицу текли непрерывным потоком слезы, капали на грубую ткань чужой прокуренной куртки. Беспомощность, голая беспомощность и ужас сжимали в своих силках детскую душу. Она не верила своим глазам, ее родители, ее учитель, они не могли, они не убийцы. Не могли... Это, наверно, сон!
Руки запихнули крутящуюся Аленку в машину и заперли ее.
Она щипнула себя, нет, не сон. Ошеломленная происходящим, обезоруженная, она никогда не чувствовала себя такой разбитой, такой беспомощной, так сильно отличающейся от них. Ее обманули, надули, ее унесли как котенка. И кто! Родители!
Может еще возможно его спасти, вызвать врача, спокойно. Аленка снова попыталась крикнуть, но ничего не вышло – она сорвала голос. Тогда она исступленно подергала ручки и крючки, но двери не поддавались. Отчаянная, она стала лихорадочно думать, чем можно разбить стекло. И тут услышала китовую песню.
Тонкий крик огласил побережье. Он был совсем не таким как в первый раз.
Спокойным, нежным мягким почти материнским зовом окутывало пляж. Кит будто баюкал ее, Аленку, успокаивал, утешал. Словно хотел сказать, что о нем не стоит грустить, и ее жизнь, Аленки только начинается.
Аленка бессильно откинулась на спинку сиденья, глубоко вдохнула, погружаясь в мягкое облако прискорбного спокойствия, хотя внутри горько от боли еще сжималось пораненное сердце.
Кит пел долго, и прекратил только тогда, когда измотанная опустошенная девочка склонив голову, крепко уснула.
Китенок сказал свое прощай, и навсегда замер, окруженный бездонным бушующим морем и акварельным небом, в котором на долгие годы растворилось доверие к людям одной маленькой девочки.