Когда настоятель Жоффре предложил выслушать раввина Готче, церковные судьи были возмущены до глубины души самим присутствием в монастыре еврея.
— Что за блажь?! Вы хотите заставить нас выслушивать жидовский рассказ?
— Евреи нашего города были отвратительно оклеветаны. Есть возможность доказать, что сэр Джоселин был из числа их главных должников, а потому оболгал иудеев, обвинил в убийстве Петра Трампингтонского, чтобы под шумок спалить все долговые обязательства.
— И что, у раввина есть подтверждение?
— Нет, ваше преосвященство, расписки сгорели. Но раввин может подтвердить…
— Наш закон не признает его слово, — сухо сказал епископ Линкольнский.
Похоже, их закону было достаточно той чистоты души, которая светилась из глаз монахини, чтобы признать ее невиновной, а Аделию — злой клеветницей.
Настоятельница Джоанна стояла горой за свою любимицу.
— Как и святая Радегунда, — сладким голоском рассказывала она судьям, — приснопамятная основательница монастыря, сестра Вероника родом из Тюрингии. Но ее отец, купец, осел в Пуатье, где она трехлетней девочкой была отдана на воспитание в монастырь и затем послана в Англию. Я знаю Веронику не первый год, и всегда она была предана Господу и Деве Марии и никогда не нарушала устав. Истинно говорю вам, сестра всегда была образцом скромности, кротости и веры. И очень часто, когда другие монахини отдыхали, она молилась на коленях у раки с мощами нашего маленького святого Петра Трампингтонского…
— …которого она увлекла на смерть! — сказала Аделия.
— Придержи язык, женщина! — крикнул архидьякон.
Настоятельница повернулась в сторону иноземки, указала на нее пальцем и, меняя тон, прогремела:
— Вот кого надо судить, ваше преосвященство! Змею, которая возжелала очернить невинную голубицу!
За вычетом настоятеля Жоффре за Аделию некому было вступиться. Сэр Роули Пико неизвестно куда запропал в самый нужный момент…
Тут за судейским столом нетерпеливо вскочил архидьякон Кентерберийский.
Даром что в домашних тапочках (сорванный с постели, недоглядел), этот крепкий маленький старичок был полон злости и уверенности в себе.
— Давайте поторопим наше расследование, дабы мы могли поскорее вернуться почивать. И если обнаружится, что побеспокоили нас из подлого желания воздвигнуть клевету на церковь, то виновника сего непотребства следует приговорить к кнуту. — Он со значением посмотрел на Аделию. — Итак…
Дальше он разнес по кирпичику все здание доказательств, искусно выстроенное салернкой.
— Что значит слово простолюдинки, торговки угрями, против слова невесты Христовой?
Говорите, Вероника отлично ориентируется на воде? Ну и что? Кто в Кембридже не владеет шестом и не знает всех рек и протоков?
Настойка опиума для усыпления детей? Да любой может купить ее у аптекаря, который похабным образом нарушает предписание церкви!
А то, что Вероника ночью была за пределами монастыря… Ну, это…
Молодой человек, маравший что-то на пергаменте и открыто забавлявшийся происходящим (как Аделия узнала позже, это был Губерт Уолтер, секретарь короля), впервые подал голос:
— Да, это любопытный факт, ваше преосвященство. И требует, по-моему, объяснения. Монашка ночью, в лесу…
— Позвольте мне договорить, милорд, — огрызнулся архидьякон.
Настоятельница Джоанна выступила вперед для объяснения.
— Вероника по моей просьбе отвозила провиант анахоретам, которые живут в лесу. И это огромный подвиг для девушки, только что вставшей со смертного одра. Вы сами видите, как бедняжка ослаблена после болезни… Из милосердия я разрешила ей не утомляться немедленным возвращением в монастырь, а переночевать в бесхитростном жилище одной из отшельниц.
— Тут возразить нечего, — изрек архидьякон. — Похвальное великодушие.
Остальные судьи ощупывали исхудалую, но по-прежнему хорошенькую Веронику похотливыми взглядами.
Про существование отшельницы Аделия никогда не слышала. Если она не выдумана на ходу, то почему бы не пригласить ее для дачи свидетельских показаний? Любопытно было бы узнать, сколько ночей Вероника провела с затворницей и чем они там занимались — «в бесхитростном жилище», вдалеке от ревнивой настоятельницы!