Аделия знала, что некоторые рыцари вообще не покидали Салерно, отказавшись от намерения воевать в Святой земле. Они жили в городе, пока не кончались деньги. А потом уезжали домой, чтобы примерять лавры «борцов за веру», рассказывать истории о боях и походах и демонстрировать плащи крестоносцев, купленные по дешевке на салернском базаре.
— Ну и напугал ты его, — сказала Аделия. — Хороший бросок.
— Плохой, — возразил араб. — Я промахнулся.
Аделия повернулась к арабу:
— Послушай, Мансур. Мы здесь не для того, чтобы убивать людей.
Аделия замолчала. Она достигла дороги и прямо внизу увидела второго крестоносца, сэра Джоселина, защитника настоятельницы. Рыцарь поймал одну из собак и пристегивал поводок к ее ошейнику, браня стоявшего рядом охотника.
Когда они приблизились, воин поднял голову, улыбнулся, кивнул Мансуру и пожелал Аделии доброго дня.
— Рад вас снова видеть, мадам. Однако здесь не то место, где красивым женщинам следует гулять в одиночестве. Впрочем, как и остальным.
Никакого упоминания об инциденте на вершине холма, лишь тонкий намек — попытка оправдать товарища, не принося извинений напрямую, и одновременно порицание опрометчивости. Но почему Джоселин назвал ее красивой? Разве мужчины обязаны льстить? Если так, то этот рыцарь наверняка пользуется успехом у дам.
Джоселин снял шлем и шапочку. Густые черные волосы были влажными от пота. «Какие у него выразительные синие глаза, — подумала Аделия. — Поразительно, что обладающий высоким положением в обществе мужчина отменно учтив с женщиной-простолюдинкой».
Охотник молча стоял поодаль и угрюмо наблюдал за ними.
Сэр Джоселин поинтересовался самочувствием приора. Указав на Мансура, Аделия ответила, что доктор надеется на выздоровление пациента.
Рыцарь поклонился арабу, и Аделия пришла к выводу, что уже чему-чему, а манерам сэр Джоселин за время крестового похода научился.
— О да, арабская медицина, — произнес рыцарь. — Мы стали уважать ее — те, кто побывал в Святой земле.
— Вы с другом вместе там были? — Аделию заинтриговала разница в поведении двух рыцарей.
— В разное время, — ответил Джоселин. — Довольно странно, мы оба из Кембриджа, а встретились только после возвращения на родину. Восток огромен.
Судя по дорогим сапогам и тяжелому золотому кольцу на пальце, сэр Джоселин преуспел за время странствий на чужбине.
Аделия кивнула и пошла дальше, и только когда они с Мансуром отошли достаточно далеко, она вспомнила, что ей следовало поблагодарить рыцаря. Но через несколько секунд салернка напрочь забыла о сэре Джоселине и его опасном товарище. Аделия вновь превратилась в доктора, и все ее мысли занимал пациент.
Когда приор в прекрасном расположении духа вернулся в лагерь у дороги, то обнаружил, что женщина уже пришла и сидит у затухающего костра, а сарацин укладывает вещи в повозку и запрягает мулов.
Жоффре боялся встречи. Такой солидный и влиятельный человек, как он, лежал полуобнаженный, хныкающий от страха, перед этой женщиной, и в тот момент вся его солидность и влиятельность гроша медного не стоили.
Только чувство признательности и ясное понимание того, что без ее помощи он бы умер, удержали приора от малодушного бегства. Настоятель монастыря не мог уехать незаметно, не поговорив с ней.
Услышав шаги, Аделия подняла голову.
— Вы помочились?
— Да, — коротко ответил он.
— Без болей?
— Угу.
— Хорошо, — заключила она.
И тут приор вспомнил один случай. К воротам аббатства пришла нищенка, бродяжка, у которой начались схватки, и заведовавшему монастырским лазаретом брату Тео пришлось принимать роды. На следующее утро приор с братом Тео отправились навестить мать и новорожденное дитя. Жоффре гадал, кто из них испытывает больший стыд — женщина, явившая мужчине самые интимные органы, или монах, которому пришлось иметь с ними дело.
Ни один из них вообще не испытывал стыда. И никакого смущения. Они смотрели друг на друга с гордостью.
То же самое было и теперь. В сверкающих карих глазах, направленных на него, не было ни намека на похоть. Приор почувствовал себя боевым соратником Аделии — возможно, младшим по званию. Они вместе сражались против врага и победили.