Невысокий мужчина, сидевший напротив, сочувственно кивнул:
— Понимаю, ваше преподобие. Certum est, quia impossibile [1].
Приор изумился еще сильнее — ничтожный торгаш цитирует Тертуллиана! Кто эти люди? Тем не менее собеседник прав — теперь ситуация не кажется невероятной. Что ж, попробуем выяснить побольше.
— Куда она пошла?
— Аделия любит бродить по холмам, слушать природу и собирать растения.
— Ей следует быть осторожнее: местные жители обходят это место стороной, предоставив его овцам. Они убеждены, что Вандлбери посещают ведьмы и Дикая Охота.
— С ней рядом всегда Мансур.
— Сарацин? — Приор Жоффре считал себя человеком с широкими взглядами и был достаточно образован, но все же не удержался и спросил: — Значит, она все-таки ведьма?
Симон поморщился.
— Ваше преподобие, прошу вас… Если можно, не употребляйте этого слова в ее присутствии. Аделия — великолепный врач.
Симон помолчал, затем, стараясь разъяснить собеседнику непривычное для него явление, добавил:
— Медицинская школа Салерно разрешает женщинам практиковать.
— Я слышал об этом, — отозвался приор. — Но не поверил, как и в летающих коров. Теперь придется чаще смотреть в небо.
— Возможно.
Приор отправил в рот еще одну ложку яичницы и посмотрел вокруг, радуясь весенней листве и щебетанию птиц. Давненько он не обращал внимания на природную красоту. Прелат сидел и размышлял о том, что приходится вносить поправки в сложившиеся представления. Оказывается, компания не внушающих доверия оборванцев состоит из образованных людей. Отсюда следует, что они не те, за кого себя выдают.
— Господин Симон, лекарка спасла мне жизнь. Ее обучили данной операции в Салерно?
— Насколько мне известно, это опыт лучших египетских врачей.
— Невероятно. Сколько я должен?
— Аделия не возьмет денег.
— В самом деле? — Бескорыстность салернки показалась еще более невероятным явлением. Ни мужчина, ни женщина не попросили пока и шиллинга. — Господин Симон, а ведь она меня обругала.
— Примите извинения, ваше преподобие. Боюсь, Аделии не хватает врачебного такта.
— Вот-вот. — Насколько успел заметить приор, ей недоставало и женского стыда. — Простите стариковское нахальство, но к кому из вас она… привязана?
— Ни к кому. — Торговец совсем не обиделся, вопрос его только позабавил. — Мансур — ее слуга. К несчастью, он евнух. Сам я верен оставшимся в Неаполе жене и детям. По странному стечению обстоятельств мы с Аделией и Мансуром оказались союзниками.
Вопреки присущему скептицизму приор поверил собеседнику, однако его любопытство только возросло. «Черт побери, что же эта троица здесь делает?»
Вслух прелат твердо, со строгостью заметил:
— С какой бы целью вы ни ехали в Кембридж, столь странная компания не может не привлечь внимания. Госпоже доктору следовало бы захватить компаньонку.
Теперь удивился Симон, и приор понял, что собеседник действительно способен воспринимать женщину только как коллегу.
— Вы правы, — ответил Симон. — Когда мы отправлялись с миссией, компаньонка была — кормилица, нянчившая Аделию с детства. Но в дороге старая женщина умерла.
— Советую найти другую. — Приор помолчал, затем спросил: — Вы упомянули о какой-то миссии. Могу я поинтересоваться, в чем она состоит?
Симон замялся.
Приор Жоффре произнес:
— Господин Симон, полагаю, вы проделали путь из Салерно не только для того, чтобы продавать лекарственные снадобья. Если ваше поручение носит деликатный характер, можете смело мне довериться. — Неаполитанец продолжал колебаться, и приор от досады прищелкнул языком. — Вы, образно говоря, держите меня за яйца. Разве можно обмануть ваше доверие? Вы можете сообщить городскому глашатаю, что я, каноник августинского монастыря, известный в Кембридже человек… льщу себя надеждой, что и во всем королевстве, не только доверил самый интимный орган рукам женщины, но и позволил ввести в него стебель растения. Перефразирую бессмертного Горация, как бы это сыграли на сцене в Коринфе?
— Эх, — только и произнес торговец снадобьями.
— В самом деле, господин Симон. Расскажите, удовлетворите любопытство старика.
И Симон поведал, что они приехали выяснить, кто истязает и убивает детей в Кембридже. Их группа вовсе не намерена узурпировать полномочия местных властей, «но проводимое должностными лицами расследование чаще затыкает людям рты, чем отворяет их. Мы же действуем инкогнито и со всей осторожностью…». Симон сделал особый упор на то, что речь не идет о вмешательстве. Однако если поиски убийцы затянутся… вероятно, это опасный и коварный злодей… возможно применение специальных мер.
— Пославшие нас господа, похоже, решили, что мы с Аделией обладаем необходимыми знаниями.
Приор Жоффре из рассказа понял, что Симон Неаполитанский — еврей, и сразу запаниковал. Как крупный церковный деятель он нес ответственность за судьбы мира и за то, в каком состоянии он перейдет в руки Божьи в день Страшного суда — а он может наступить когда угодно. Что ответить Всемогущему, который предупреждал: в мире есть только одна истинная вера? Как объяснить существование необращенных, подобно болезни разъедающих тело церкви, которое должно быть единым и совершенным?
Гуманизм боролся с образованием семинариста — и победил. Приор никогда не выступал за истребление евреев и за то, чтобы их души были низвергнуты в геенну, — если, конечно, они у евреев есть. Приор Жоффре не просто мирился с фактом присутствия евреев в Кембридже — он защищал их, хотя и обличал церковников, занимавших у жидов деньги и способствующих распространению греха ростовщичества.
Теперь он тоже превратился в должника — еврей спас ему жизнь. Если этот человек — не важно, какой веры, — хочет разгадать ужасные преступления, потрясшие Кембридж, он сделает все, чтобы помочь. Зачем только Симон взял с собой доктора, тем более женщину?
Приор Жоффре слушал Симона и удивлялся его искренности и открытости. Этих качеств он прежде не встречал у представителей еврейского народа. Не вранье, не наглую ложь — неаполитанец говорил чистую правду.
Прелат думал: «Бедный дурачок, несколько ободряющих слов — и ты раскрыл все секреты. Ты слишком простодушен и не способен на обман. Кто решил послать такого простака?»
Симон замолчал, и наступила тишина. Лишь с дикой вишни доносилась песня черного дрозда.
— Тебя послали евреи?
— Вовсе нет, ваше преподобие. Первоначальный толчок делу дал сицилийский король, а он норманн, как вам известно. Я сам был удивлен. Кроме того, нельзя было не почувствовать участия других влиятельных сил: в Дувре не спросили паспорта, словно английские власти ожидали нашего приезда. Будьте уверены, если евреи Кембриджа виновны в злодеяниях, я сам затяну петли на шеях негодяев.
Ладно. Приор принял это к сведению.
— А зачем вам понадобилась женщина-доктор? Наверняка подобная rara avis [2], если о ее прибытии станет известно, привлечет нежелательное внимание.
— Я поначалу тоже сомневался, — подтвердил Симон.
Да нет, он был ошеломлен. О том, что его будет сопровождать женщина, Симон узнал, когда Аделия со своими спутниками уже поднялась на борт отплывающего в Англию корабля. Протестовать было слишком поздно, но Симон бунтовал. Гординус Африканский, величайший из докторов и самый наивный из людей, лишь сердечно помахал в ответ на отчаянные жесты неаполитанца. А полоса воды между причалом и кормой быстро расширялась, унося ученика от учителя.
— Я сомневался, — повторил Симон. — Но оказалось, что Аделия уверенно говорит по-английски. Кроме того… — Торговец радостно улыбнулся, отчего морщины на лице стали глубже, а приор удвоил внимание — наверное, сейчас он узнает о каком-то особенном таланте лекарки. — Как сказала бы моя жена, у Господа свои цели. Значит, не зря Аделия оказалась рядом, когда вы в ней нуждались.
Жоффре медленно кивнул. На все воля Бога. Настоятель уже преклонил колени и возблагодарил Всевышнего за спасение.