Однако что же это за непонятный звенящий звук? Откуда он? Сначала лесник подумал, что ему чудится или звенит замерзший снег, осыпаясь с лиственниц.
Но звук был другим и шел из дома. Лесник приближался к нему, как гончая к зверю на запах. Звук не исчезал, и скоро лесник понял, что он идет из кладовки.
Быстро открыв дверь, он замер на пороге. Звенело и шуршало внутри пустого бачка для стирки белья. Заглянув в него, лесник всё понял: на дне бачка, сжавшись под взглядом человека в пушистый белый комок, сидел горностай. Такие гости и прежде частенько забирались в кладовку. От горностая не убережешься — нет, кажется, такой щелки, куда бы он ни пролез. Этот вот залезть-то залез в бачок, а выскочить не смог.
Лесник ловко поймал зверька, не дав укусить себя. Теперь горностай весь был в его широкой мозолистой ладони. Торчала только треугольная мордочка с тремя темными пятнами — глазами и носом и с другой стороны мелко дрожащий от страха хвост.
Лесник уже готов был сделать то, что делал всегда. Лишь сильнее сжать пальцы, — и хвостик с черной кисточкой перестанет дрожать… Но вместо этого он неожиданно для себя пошел с горностаем в комнату и здесь, воровато оглянувшись на дверь, выпустил его на пол.
Зверек метнулся по полу раз, другой и забился в брошенный валенок. Теперь из темного голенища глаза его светили как две звездочки.
Оглянувшись раза два на зверька, лесник снова пошел в кладовку и отстругал от большого куска оленины несколько розовых, круто завивающихся стружек. Вернулся в комнату и положил мясцо на пол.
Горностай не вылезал из валенка долго. Лесник занялся приготовлением обеда. Чугунок неловко вертелся на шестке, никак не желая попасть в печь, картошка почти сгорела. Занятый всем этим, он забыл про горностая.
Случайно оглянувшись, он вдруг увидел, что зверек сидит возле валенка и ест, по-кошачьи придерживая мясо передними лапками. Лесник долго смотрел на него, качая головой и что-то бормоча.
Горностай прожил у лесника три дня, а на четвертый удрал, выскочив в дверь, когда он пошел за дровами. Шуму от зверька не было никакого, но, как только он исчез, в доме снова поселилась тишина.
Лесник долго ходил по комнатам, хриповато вздыхая, потом решительным движением снял со стены ружье: мороз подобрел, и куропатки непременно должны выйти на кормежку.
Медленно разгорался розовый утренник, мороз не жег, а только пощипывал лицо. Лесник скользил на лыжах по долине, поросшей тальником, по привычке оглядываясь, нет ли где какого непорядка.
И еще он слушал тайгу. Так, как никогда в жизни. Легко посвистывали лыжи на замерзшем снегу, где-то треснуло дерево, расколотое морозом, а потом над лесом поплыл долгий тягучий шорох — быть может, где-то далеко осел на сопке снежный карниз.
Звуков было много, но все они были мертвые, и ухо его и сердце напрасно ожидали того единственного, живого. Все было мертво.
Алый снег густо расшили куропаточьи следы. Где-то неподалеку они лакомились почками, но заметить эту птицу трудно: зимой куропатки розовые, как морозная заря, окрасившая снег.
И вдруг лесник увидел их, трех сразу — петушка и двух курочек. Нежно-розовые с красными глазами, они сидели под кустом на розовом снегу и беззаботно прихорашивались. То петушок поднимет крыло и встряхнет перьями, то курочка начнет гладить клювом свою и без того блестящую грудку. Куропатки его не видели и ничего не боялись. Он осторожно потянулся за ружьем и… опустил руку.
Петушок подпрыгнул, захлопал крыльями и торжествующе закричал навстречу солнцу:
— К-ге! К-ге!
Лесник резко повернулся. Лыжи скрипнули, и куропатки взметнулись в воздухе, как три розовые облачка.
Он проводил их глазами и зашагал к поселку. За женой.
Сынок
Люди, сидевшие у костра, услышали долгий тяжелый вздох. Они невольно оглянулись: ночью в тайге случается всякое. Но не увидели ничего. Сплошной черной стеной стоял кедровый стланик. Смутно выступало на склоне сопки большое нетающее пятно снега. Кисло пахло зимовалой брусникой, остро — снегом.
Люди знали, что вокруг тайга, а им в этой тайге принадлежит только крошечная полянка, освещенная костром.
Вздох раздался снова. Высокий человек в меховой треугольной шапке с кисточками повернулся к кустам:
— Ты кто? Иди же, не бойся, — и протянул руку. Двое других примолкли и с любопытством ждали, что будет.
Что-то едва слышно зашелестело, брызнула студеная роса, и руку человека тронул еще более холодный и мокрый нос зверя. Человек не шелохнулся. Зверь — тоже. Секунду они молча, ожидали, потом зверь окончательно вылез из кустов и, горестно вздыхая, лег поодаль от костра.