Он внимательно посмотрел, точно хотел узнать, какое впечатление произвела на меня вся эта сцена. В темных глазах медленно гасли смешинки.
— И надолго вы к нам?
— Еще не знаю…
— Оставайтесь подольше! Разве за два дня море узнаешь? А вам ведь о, море писать. У нас здесь все: и люди и дела — от него. Узнаешь море, тогда и людей, поймешь.
— Вот вы мне его и покажете, ладно? Возьмете на ночной лов?
Мне кажется, такое предложение не слишком обрадовало Андрея Ивановича: в путину посторонний человек на сейнере в тягость. Но он мужественно согласился:
— Что ж, пойдемте. А не укачает?
— Нет. — За это можете не бояться.
— Ну тем лучше.
Бабушка Аграфена закивала головой:
— Посмотри, посмотри, милая, на наше море. Щедрое оно, сколь годов людей кормит. И красивое. Только вроде девки с характером — не всякому свою красоту откроет.
Я заметила, что Андрей Иванович раза два украдкой поглядел на часы.
— Вы, может, торопитесь куда-то?
Он нахмурился:
— Нет. Это я так.
Еще через минуту, передавая ему стакан, бабушка Аграфена дипломатично сказала:
— А, чай, картина-то в клубе скоро начнется?
Он вдруг грохнул кулаком по столу:
— Ну и что — картина начнется?! Наташка, что ли, ждет? Пусть ждет!
Бабушка Аграфена всполохнулась:
— Ты чего? Опомнись!
— Чего — опомнись! Мне жена нужна, а не бабий командир. Тонька вот понимала. А этой неизвестно чего и надо.
Он встал, оглянулся. Видимо, снова вспомнил обо мне. Глухо сказал:
— Извините… — и побрел из комнаты.
Бабушка Аграфена стала убирать со стола. Обиженно гремели чашки.
Я вышла на улицу. Внизу на косе у клуба орал все тот же испорченный репродуктор:
Хорошая душевная песня гибла от его жестяного скрежета. Я подумала, что там внизу стоит, наверное, и ждет Наталья. И песня царапает ей душу жестяными когтями, и некому выключить равнодушную тарелку.
За ужином Настенька пронзительно посмотрела на меня:
— Я слышала, вы с Андреем Ивановичем в море идете?
— Да… Договорились сегодня.
С Настенькой мы видимся только за столом. Весь день она в школе. Там начался летний ремонт, поэтому у нас даже в чае вместо сахара мел, а на лице у Настеньки белые веснушки известковых брызг. От этого она выглядит еще моложе и уж вовсе несерьезно.
Сегодня меня целый день не было дома, а сейчас я сразу поняла, что у Настеньки есть ко мне важный разговор.
— Вас, может, будут просить Натальевну с собой взять — вы не берите.
— Кто будет просить? Почему не берите?
Настенька быстро-быстро затеребила уголок скатерти.
— Ну… мать ее… Знаете, рыбаки не любят женщин в море брать. А девчонка давно просится. Одну бы ее не взяли, а с вами могут. Но вы не берите, ладно?
— Совсем не понимаю, почему?
Настенька укоризненно сморщила губы: неужели нельзя без вопросов.
— Потому что я с Тоней дружу. Они с Андреем Ивановичем пожениться собирались, а тут… эта приехала. Нарочно ведь, нарочно она девчонку с ним посылает.
Я вспомнила белую ночь, живые солнечные лучи цветущих рододендронов, вспомнила глаза Натальи.
— Настенька, вы несправедливы. Они же любят друг друга. И никто тут ни в чем не виноват.
— Не виноват?! А Тоня как же?! Дурочка она. Я бы на ее месте давно в партком пошла!
— Не пошли бы и вы. И ей не стоит.
Настенька оставила в покое скатерть и с интересом посмотрела на меня. Злости как не бывало.
— А почему?
— Потому что разбитую посуду как ни клей — все трещины будут. Какая же это семья, если людей палкой друг к другу гнать надо? Я, например, считаю, что таким путем много зла делается. Ведь по-настоящему обиженная и слабая женщина жаловаться никуда не пойдет. А часто ли люди могут отличить настоящее горе от поддельного? Трудное это дело — помочь человеку в любви.
— Так, значит, вы считаете… я не права? И не должна защищать Тоню?
Лицо у Настеньки стало совсем детским, внимательным, готовым поверить.
— Какая же это защита — поддерживать в человеке чувство оскорбленного самолюбия?
Настенька вздохнула легко, поднялась из-за стола.
— Странная вы какая. Другие так не говорили. Ладно. Берите с собой Иринку. Я больше ничего не скажу.
…Но меня никто не просил. На согретой солнцем улице было пусто. Взрослые работали, дети убежали к морю или на сопки. Слишком долго все ждали тепла и солнца. Я пошла вверх — к домику Натальи.