Когда его ненадолго оставляют в покое, Дамир запредельным усилием сползает с пышной постели и добирается до окна, что бы не прыгнуть: упасть – сквозь изысканный цветочный витраж…
"Я не хочу этого знать! Не хочу видеть!
Надо!" Боль в виске была ослепляющей в прямом смысле. Ладанка на груди налилась тяжестью, и казалась мельничным жерновом на шее утопленника. Она отзывалась еще более интенсивной, тянущей, ноющей болью в сердце, от которой было трудно дышать.
Хотелось сейчас же бросится в славный город Винтру и пустить скотов на кровавые ошметки… Что бы не осталось камня на камне не только от притона, но и от самого города, в котором возможно такое!
Вместо этого, господин Фейт, тянул парнишку обратно, и когда из-под загнутых длинных ресниц потекли настоящие живые слезы, понял что победил.
– Поплачь, это правильно… Твое счастье, мальчик, что ты еще умеешь плакать…
Ты сильный. Ты боролся и победил. Ты выжил. А остальное – всего лишь призраки…
Мы с ними справимся, – он чувствовал себя опустошенным едва ли не больше, чем несчастный мальчишка.
Не до книги было, – остаток ночи доктор Фейт отпаивал парнишку успокаивающими настойками. Дамира трясло, он дергался и цеплялся за снова спасшие его руки: где его такого оставишь. Только когда раздался немного охрипший, непривычно робкий голос, Фейт вернулся к реальности, и расцепил свою хватку.
– Мастер, вы просидели так всю ночь! – Дамир потрясенно заглядывал ему в лицо.
– Надо же, светает… – слегка смутился господин Фейт, – задумался.
Этой ночью он сам едва не шагнул за запретную грань. Сила Башни в ненависти, и только иссушенное ненавистью сердце – ключ к ней, а боль, горечь, вина – ростки, которые дают богатые всходы.
– Мастер… – Дамир сел, отводя глаза.
– Не надо. Все прошло. И ты не один теперь.
– Спасибо вам… – Дамир проглотил застрявший в горле комок.
Да, мальчик, когда живое отходит ото льда, это всегда с криком, всегда с кровью.
Говорят, собачья преданность. Действительно, собаки верные существа. Превзойти их трудно, но можно.
Больше всего на свете Дамир мечтал умереть за этого человека. Положить к его ногам весь мир и себя в придачу. Скажи мастер Фейт, что все-таки решил проводить на нем какие-нибудь особо мучительные опыты, он только поцеловал бы ему руки. А может и ноги. Он переживал оттого, что не знает как и скорее всего не способен быть ему полезным.
Господин Фейт смотрел на него с затаенным восхищением и улыбался про себя: каким чудом Дамиру удалось не превратить свою душу в выгребную яму, ведь за свою короткую жизнь парнишка вдосталь наглотался всякой мерзости. Не сердце – сплошные раны… Однако, сломить его не так-то легко! Нет, он просто не имеет права дать загубить такое сокровище, как этот мальчик со стальным стержнем внутри. Вот он, смысл. Вот она цель – несравнимо более достойная, чем самая праведная месть: сделать так, что бы Дамиру никогда не пришлось скрываться, что бы он никогда не был гонимым, что бы никогда больше тень Башни не смогла бы до него дотянуться, а Светлые соответственно потеряли интерес. К нему и к другим таким же, виновным только в том, что они родились под определенной звездой.
Он дал себе клятву, что этот Агон будет последним, но кажется, впервые осознал насколько она важна, что это не может быть просто прихотью, обусловленной личными обидами.
Только что же ему делать? Господин Фейт передал свои извинения смотрителю и получил ответные, в связи с тем, что тот не будет иметь возможности передать ему искомое в ближайшее время. Но рано или поздно, – Сказание "О Тенях и Тьме" окажется у него в руках. Он не сомневался, что нужные сведения будут там, и тогда можно будет завершить наконец задуманное. Затянувшийся Агон завершится, но новый не начнется уже никогда, потому что мир снова станет целым. В котором найдется место для всех.
Правда, вероятнее всего, для всех, кроме него самого. И как тогда быть с Дамиром, который сейчас, думая, что его никто не видит, пытается повторить один из выпадов примененный господином Фейтом тогда в лесу его же рапирой?
Фейт засмотрелся: несмотря на худобу, которая впрочем уже почти прошла, парнишка был хорошо сложен и физически развит, обещая стать отличным бойцом.
Мальчик заметил своего кумира и напрягся.
– Неплохо, – серьезно одобрил его мастер Фейт, – хотя и не совсем правильно.
Смотри: ногу так… эту руку сюда… расслабь запястье…
Потом он сбросил камзол и около часа показывал пришедшему в восторг мальчишке правильные приемы и позиции, пока у Дамира не начали отваливаться руки от усталости.
– Надо подобрать тебе что-нибудь более подходящее, – определил наставник, – Дерешься ты лучше, чем пишешь.
Дамир вспыхнул, но обожаемый мастер Фейт лишь как всегда улыбался кончиком губ.
– Только запомни, не все можно решить схваткой, даже дуэльной. И не всегда оружие вообще стоит доставать.
Дамир инстинктивно почувствовал, что в этих словах заключено гораздо больше, чем было сказано, и тихо ответил:
– Я запомню, мастер.
– А ведь меня в свое время тоже предупреждали… – господин Фейт все еще находился во власти каких-то своих давних переживаний.
– И? – вырвалось у Дамира.
– Разумеется, я поступил наоборот, – невесело усмехнулся мужчина.
Дамир даже дыхание затаил. Он не смел ни о чем спрашивать своего защитника и спасителя, хотя уже давно понял, что тот отнюдь не обычный врач.
– И ни чего хорошего из этого не вышло, – уже другим тоном, закончил Фейт, – Так что будь умнее, учись на чужих ошибках. Я тебе обязательно расскажу, но попозже…
– Да, мастер, – благоговейно отозвался Дамир, передавая ему рапиру.
В этот момент взгляд его упал на ладанку в распахнутом вороте рубашки: обычный кожаный футлярчик, в котором могут носить все, что угодно – от локона возлюбленной, записки, или горсти родной земли, – но Дамира словно плетью по глазам хлестнули.
Он охнул и покачнулся, мастер Фейт успел его поддержать.
– Ч-что это? – стуча зубами, выдавил Дамир, когда тот уже в доме усадил его в кресло и стал разводить огонь.
– Талисман, – рука, ворошившая угли немного задержалась.
Дамир впервые обратил внимание на безобразный застарелый шрам на предплечье. И на отметины, наводившие на определенные мысли.
Господин Фейт повернулся к нему: рано! Еще рано, но… Парнишка сидел такой сосредоточенный, серьезный, лишь губы сжаты. Или это он уже его привычку перенял?..
– Ты его почувствовал, потому что в тебе тоже есть…
– Что?
– Магия, волшебство. Сила есть в тебе, и ты можешь черпать ее из окружающего мира.
Дамир ошарашено потряс головой:
– А… э… а почему я ее не ощущаю?
– Своего сердца ты тоже не слышишь. И потом, эти твои способности развиты еще меньше, чем грамотность, – улыбнулся мастер Фейт.
Дамир медленно переваривал свалившееся на него известие.
– То есть… я могу стать магом? – ему не верилось в то, что он обладает какими-то магическими талантами, но в искренности своего опекуна сомневаться не приходилось: доктор Фейт либо не говорил ничего, либо говорил правду.
– Можешь.
– А я смогу лечить? Как вы, – вдруг выпалил мальчишка, и синие глаза загорелись.
– Как я – сможешь, – у господина Фейта немного отлегло от сердца, – А вот исцелять – нет. Ни одному черному это не дано.
– Э… о… Так я – черный? – эта новость похоже удивила Дамира еще больше предыдущей, – Но я не хочу с мертвяками возиться и привидений вызывать!
– Не хочешь – не надо, – Фейт уже с трудом подавлял смех, – Вот уж это тебя делать никто не заставит! Пожалуй, первое, чему тебе стоит научиться, это делать так, что бы тебя не чувствовали. До сих пор ты для любого – начиная от эльфа, заканчивая самой жалкой ведьмой – светишься с другого конца улицы.
Доктор Фейт был очень рад, что Дамир не спросил и не задумался, зачем ему умение прятать Силу: эти аспекты взаимоотношений между магами противоположных цветов объяснять было совсем преждевременно.