Собственно, сказка, об которую я обломал зубы – о мёртвой царевне (белоснежке) и семи богатырях (гномах) – об этом.
Понятно, что королева с зеркалом на самом деле была всё же лучше, чем её описывает тенденциозная сказка, явно писавшаяся "при победителях". Она много раз могла уничтожить соперницу-принцессу – но каждый раз ей не хватало воли на убийство. То она просит слуг "завести её в лес", чтоб волки загрызли "или ещё как-нибудь", то погружает в колдовской сон… Иными словами, видно, что убить-то она не могла. Тогда как "бедная жертва" расправилась с мачехой безо всякой сентиментальности сразу, как только её нашёл Елисей: нельзя же всерьёз поверить в басню про "смерть от огорчения"… Особенно на фоне вполне прозрачно, ещё с самого начала выраженного принцессой намерения это сделать: по Пушкину, она говорит Чернавке – "а как буду я царица, я пожалую тебя". Заметим: Чернавка служит у её отца, а не в королевстве Елисея; да и сам Елисей – "королевич", т.е. сын короля, а не "царевич", тогда как она – "царевна", и отец её "царь". Иными словами, девица не собиралась после замужества покидать родные края с суженым, а откровенно претендовала на папенькин престол после его смерти, и в этом смысле для неё было делом принципа, чтобы новая молодая жена отца не родила ему мальчика.
Тот факт, что молодая и красивая женщина так и не смогла забеременеть от нестарого ещё мужа, ясно указывает на то, что у дочки колдовские способности тоже водились, и ничуть не меньшие, чем у мачехи. Опять же: ничем иным невозможно объяснить то, что, оказавшись в изгнании в логове откровенных бандитов ("весёлою толпою с молодецкого разбою"), она сумела их подчинить себе практически сразу.
Могло, между прочим, быть и не только колдовство. То, что мачеха ревновала падчерицу, может свидетельствовать и об инцесте – "память матери" и всё такое. Иначе невозможно найти разумного основания ставить под удар репутацию, власть и самую свою жизнь – на том только основании, что царевна, по донесению секретной разведслужбы "Зеркало", "всё ж милее". На таком уровне власти одно это (т.е. если это просто красота, без "политической" нагрузки), мягко говоря, "не аргумент".
Но, впрочем, ведь всё это было решаемо! В интересах мачехи можно было как можно быстрее венчать падчерицу с Елисеем (уже заявленным в самом начале сказки как жених) и отправлять её к мужу, за море, править в его королевстве – скатертью дорожка! Нет, вместо этого надо решаться на сложную интригу с Чернавкой, потом, обнаружив соперницу уже в лесу во главе вооружённой банды, пытаться подговорить разбойников на бунт (сцена, когда они все семеро вломились к ней в горницу с требованием "выбрать суженого" – провокация сколь явная, столь и безуспешная), а когда и это дело провалилось – напускать на неё сон и прятать от греха подальше…
Вот этого-то я и не понимаю. Не могу понять.
И единственное объяснение – это та самая женская претензия на единственность и исключительность. "Ты у меня одна", ага.
Собственно, она-то их всегда и губит.
8. "Золушка"
Снова в гостях у сказки
Читал сегодня ребёнку перед сном "Золушку". И пришёл к выводу, что традиционное прочтение этой сказки меня опять же категорически не устраивает. Мутная она какая-то, с кучей вопросов по каждому пункту.
Как вышло, что сводные сёстры обращались с Золушкой как со служанкой – при том, что они были в равном социальном статусе, раз их родители были супругами? И это был весьма высокий статус – не будут же кого попало звать во дворец на королевский бал!? Почему у Золушки в глазах абсолютно всех близких был имидж неряхи и грязнули, хотя официальная версия настаивает на том, что она была мастерица и труженица?
Далее. Откуда она всякий раз набирала эту толпу мышей, крыс и ящериц, из которых тётя-колдунья делала ей свиту? Как вышло, что её пустили во дворец, не спросив ни имени, ни хотя бы откуда она, и позволили общаться в неофициальной обстановке с первыми лицами государства? Почему пресловутая "хрустальная туфелька", оставшаяся на лестнице в момент её полночного бегства, не превратилась "в тыкву", как всё остальное её обмундирование? Как вышло, что во всём королевстве не оказалось ни одной девушки с аналогичным размером ноги? Почему сводные сёстры Золушки тоже мерили туфельку, хотя про них известно, что они в момент исчезновения Золушки были там, во дворце, в числе гостей, и уже поэтому точно не могли оказаться обладательницами волшебной туфельки?
Почему, наконец, никто (включая ближайших родственников и приближённых короля) так и не удосужился узнать у будущей королевы адресок той прокатной конторы, где она брала поносить свой прикид и причиндалы?
Ревизионистская версия, в принципе, на большинство этих вопросов отвечает, но далеко не на все.
Понятно, что Золушка была действительно забитой, покладистой и послушной дурнушкой с психологией лузера – какая бы другая без сопротивления позволила новой папиной жене оседлать папу до такой степени, чтобы он забыл свою покойную любовь, воплощённую в образе взрослой дочери (согласно тексту, удивительно похожей на мать)? Да, был бы конфликт, были бы скандалы, были бы взаимные попытки подложить друг другу свинью (как в случае с "мёртвой царевной" и её мачехой), но ни за что не было бы послушного спанья на хворосте и ковыряния в золе. Понятно также, что чёрную работу ей поручали не столько из желания унизить, сколько потому, что она действительно не была способна ни на какую другую; и одежду редко меняли более из-за её неаккуратности, чем из-за чего-то другого. Понятно, что в её характере не было ни серьёзного соперничества, ни ожидания реванша – лишь мелкая зависть и мелкая же подлость: все эти качества проявятся по ходу сказки. Понятно, наконец, что она – Золушка – не просто послушна, а патологически нуждается в ком-то, кто бы ею командовал.
Собственно, именно это и сделало её орудием в чужих руках.
Понятно, что "фея" на самом деле Золушке никто – ни родная, ни двоюродная, ни семиюродная родня. В разных версиях сказки она фигурирует то как тётя (причём в одних случаях как сестра отца, в других – как сестра матери), то как крёстная, но ясно, что всё это не более чем дошедшие до нас остатки той лапши, которую старуха вешала на уши бедной девушке. Зашедшая во двор бабуля застала девушку, только что проводившую сестёр на бал, в слезах и депрессии – в этой ситуации женщина наиболее внушаема, поскольку ей всё равно, что ей говорят, лишь бы говорили успокоительным тоном и положив руку на плечо. Для этого даже не надо быть магом; но бабуля, несомненно, была сильной колдуньей.
Природу и тип её колдовства можно понять лишь по отдельным косвенным признакам: мыши, ставшие лошадьми, крыса, ставшая кучером, ящерицы, ставшие ливрейными лакеями; тыква с прорезями (будто из хэллоуина), ставшая каретой… наконец, сама полуночная предопределённость разрушения колдовства; всё это – несомненные свидетельства того, что перед нами не просто колдунья, а именно чёрная ведьма.
И цель её действий была отнюдь не в том, чтобы облагодетельствовать бедную сиротку. Послушная, привыкшая подчиняться девочка, ставшая женой будущего короля, да ещё и подвешенная на крючке компромата – ведь за чёрное колдовство в соответствующие времена сжигали на костре – идеальный путь к достижению власти, сколь абсолютной, столь и тайной. Вопрос был лишь в том, как охмурить принца.
То, что Золушка была маленькой, некрасивой, рыжеватой и конопатой, мы знаем. Но это было не явное уродство, а именно незаметность, невыразительность, то есть – "tabula rasa", где можно рисовать что угодно (особенно с учётом того, что королевский бал идёт при свечах в вечернее время). Пышные и роскошные одежды, блестящая свита, загадочное инкогнито – кто в таких случаях будет обращать внимание на лицо и фигуру? Но проблема была в том, что вдруг оказавшаяся предметом внимания принца дурнушка была незамысловата и доступна, т.е. готова отдаться буквально за первым же углом – а ведь так нельзя, нужно дразнить и создавать загадочность. Поэтому колдунья с порога объявила, что все чары действуют только до "времени Ч", и надо во что бы то ни стало успеть исчезнуть из дворца.