— Ну вот видите, как легко можно набросить тень на человека, когда сам не знаешь, что говоришь! — сказал Атос, пожимая плечами и как бы сожалея о самом себе. — Решено, д'Артаньян: больше я не буду напиваться, это слишком скверная привычка.
Д'Артаньян ничего не ответил.
— Да, кстати, — сказал Атос, внезапно меняя тему разговора (3), — благодарю вас за лошадь, которую вы привели мне.
— Понравилась она вам? — спросил д'Артаньян.
— Да, но она не очень вынослива.
— Ошибаетесь. Я проделал на ней десять лье меньше чем за полтора часа, и у нее был после этого такой вид, словно она обскакала вокруг площади Сен-Сюльпис.
— Вот как! В таком случае, я, кажется, буду раскаиваться.
— Раскаиваться?
— Да. Я сбыл ее с рук.
— Каким образом?
— Дело было так. Я проснулся сегодня в шесть часов утра, вы спали как мертвый, а я не знал, чем заняться: я еще не успел прийти в себя после вчерашней пирушки. Итак, я сошел в зал, где увидел одного из наших англичан, который торговал у барышника лошадь, так как вчера его лошадь пала. Я подошел к нему и услыхал, что он предлагает сто пистолей за темно-рыжего мерина. „Знаете что, сударь, — сказал я ему, — у меня тоже есть лошадь для продажи“. — „И прекрасная лошадь, — ответил он, — если это та, которую держал вчера на поводу слуга вашего приятеля“. — „Как, по-вашему, стоит она сто пистолей?“ — „Стоит. А вы отдадите мне ее за эту цену?“ — „Нет, но она будет ставкой в нашей игре“. — „В нашей игре?“ — „В кости“. Сказано — сделано, и я проиграл лошадь. Зато потом я отыграл седло.
Д'Артаньян скорчил недовольную мину (4).
— Это вас огорчает? — спросил Атос.
— Откровенно говоря, да, — ответил д'Артаньян. — По этим лошадям нас должны были узнать в день сражения. Это был подарок, знак внимания. Вы напрасно сделали это, Атос.
— Полно, любезный друг! Поставьте себя на мое место, — возразил мушкетер, — я смертельно скучал, и потом, сказать правду, я не люблю английских лошадей. Если все дело только в том, что кто-то должен узнать нас, то, право, довольно будет и седла — оно достаточно заметное. Что до лошади, мы найдем, чем оправдать ее исчезновение. Лошади смертны, в конце концов! Допустим, что моя пала от сапа или от коросты.
Д'Артаньян продолжал хмуриться.
— Досадно! — продолжал Атос. — Вы, как видно, очень дорожили этим животным, а ведь я еще не кончил своего рассказа.
— Что же вы проделали еще?
— Когда я проиграл свою лошадь — девять против десяти, каково? — мне пришло в голову поиграть на вашу.
— Я надеюсь, однако, что вы не осуществили этого намерения?
— Напротив, я привел его в исполнение немедленно.
— И что же? — вскричал обеспокоенный д'Артаньян (4).
— Я сыграл и проиграл ее.
— Мою лошадь?
— Вашу лошадь. Семь против восьми — из-за одного очка… Знаете пословицу?
— Атос, вы сошли с ума, клянусь вам!
— Знаете, милый д'Артаньян, надо было сказать мне это вчера, когда я рассказывал вам свои дурацкие истории, а вовсе не сегодня. Я проиграл ее вместе со всеми принадлежностями упряжи, какие только можно придумать.
— Да ведь это ужасно!
— Погодите, вы еще не все знаете. Я стал бы превосходным игроком, если бы не зарывался, но я зарываюсь так же, как и тогда, когда пью, и вот…
— Но на что же еще вы могли играть? У вас ведь ничего больше не оставалось.
— Неверно, друг мой, неверно: у нас оставался этот алмаз, который сверкает на вашем пальце и который я заметил вчера.
— Этот алмаз! — вскричал д'Артаньян, поспешно ощупывая кольцо.
— И так как у меня были когда-то свои алмазы и я знаю в них толк, то я оценил его в тысячу пистолей.
— Надеюсь, — мрачно сказал д'Артаньян, полумертвый от страха, — что вы ни словом не упомянули о моем алмазе?
— Напротив, любезный друг. Поймите, этот алмаз был теперь нашим единственным источником надежды, я мог отыграть на него нашу упряжь, лошадей и, сверх того, выиграть деньги на дорогу…
— Атос, я трепещу! — вскричал д'Артаньян.
— Итак, я сказал моему партнеру о вашем алмазе. Оказалось, что он тоже обратил на него внимание. В самом деле, мой милый, какого черта! Вы носите на пальце звезду с неба и хотите, чтобы никто ее не заметил! Это невозможно!
— Кончайте, милый друг, кончайте, — сказал д'Артаньян. — Даю слово, ваше хладнокровие убийственно!
— Итак, мы разделили этот алмаз на десять ставок, по сто пистолей каждая.
— Ах, вот что! Вам угодно шутить и испытывать меня? — сказал д'Артаньян, которого гнев уже схватил за волосы, как Минерва Ахилла в „Илиаде“.