Он повернулся к Стасе. Она беззвучно плакала.
– Прости меня, вот я дурак… – расстроенно погладил он её по голове, неловко пытаясь утешить, – не умею говорить и делать комплименты. Обидел тебя… Сравнил с сапогами… Глупо всё получилось… Но я неспециально…
– Нет-нет, – мотала она головой, – я не обижаюсь.
– Ну, хорошо, – обрадовался он и прижал её к себе так сердечно и сильно, что опять испугался, не сломает ли ей что-то ещё.
Глава 37
Через час, немного обсохнув, Януш взял Стасю на руки и понёс до фермы. Четыре километра он нёс её не останавливаясь, по размытой дороге. Она обняла его за шею, а он, прерывисто дыша, рассказывал, как отстроит ей заново дом.
Стасе, укрытой непромокаемой робой, было на его руках тепло и спокойно.
Семья Януша, увидев их в окна, выскочила в полном составе. Они засуетились, помогая внести Стасю в дом, задавая вопросы и бегая вокруг сына и девушки.
Когда через час, умытая и перевязанная, Стася в чистой одежде была спущена к столу, то её досыта накормили и опять расспрашивали…
Ей очень понравились эти простые, скромные люди.
– Никогда не бывало такой бури в наших краях, – качал головой отец Януша.
– Да, – подтверждала, кивая, его жена Берта, – жуть, а не буря.
…Засыпая в их доме, в чистой сухой постели, Стася думала, что существует на земле и доброта, и искренность, и честность, и любовь.
К утру Великая буря, как её сразу же нарекли в окрестностях, прекратилась. Януш отвёз Стасю в городскую больницу, где ей наложили гипс и зашили пару рваных ран на теле. Януш боялся, что она захочет остаться у матери, но Стася решила вернуться к ним на ферму, куда её звала вся его семья. Только на обратном пути из города девушка попросила парня заехать в Медовую бухту.
У маяка он помог ей выбраться из машины.
Они стояли у края скалы и смотрели вниз. Над всем пространством Медовой бухты сияла огромная яркая радуга. Вода сошла, море выглядело так же, как и прежде, но вещи из полуразрушенного дома разбросало по всему побережью.
– Это было волшебное место… Сказочное, – с грустью сказала Стася. – А теперь… теперь остались только обрывки и обломки. Как и от моей жизни.
– Волшебными места делают люди. Можно превратить Медовую бухту в новую сказку. Всегда всё можно начать сначала, – Януш засунул руку за пазуху, вытащил толстую тетрадь в красивой кожаной обложке и протянул её Стасе. – На, возьми. Это тебе подарок. Чтобы ты записывала в неё свои мысли. Заново.
Стася взяла тетрадь, открыла её чистое нутро с голубыми листами и сказала:
– Знаешь, что я напишу туда первым делом?
– Что?
– Что ощущение счастья – это не отсутствие проблем, а умение их решать. Решать и жить дальше.
– Ну, такой ход мыслей мне нравится, – Януш улыбнулся и смешно сморщил нос.
…Вечером они вернулись на ферму. Януш отдал Стасе свой ноутбук, чтобы она могла продолжать работать. Сам же он трудился на ферме, а потом ехал в Медовую бухту восстанавливать разрушенное.
Мать Януша отнеслась к Стасе как к дочери, о которой давно мечтала. Они частенько сидели по вечерам на крыльце, пока ждали Януша, и Берта с гордостью показывала два дома на пригорке рядом с фермой, которые построили её сыновья:
– Младший привёл в свой дом жену. И умница, и красавица. А у Януша вроде и дом, смотри какой большой, а никто там не живёт. А разве парень не хорош? Красавец, сильный, хозяйственный… – сетовала она, посматривая на Стасю.
Но та молчала, думая о своём.
…Незаметно наступила осень. За домом семьи Януша был огромный цветник Берты, переходящий в старый фруктовый сад. В тёплые дни Стася работала там. Януш выносил ей ноутбук, устраивал девушку в беседке и, накрыв пледом, оставлял одну.
Она вдыхала влажный воздух, пахнущий грядущими холодами, от которого чуть лихорадило; наблюдала, как качаются ветки калины, инкрустированные, словно драгоценными камнями, полупрозрачными ягодами; смотрела на то, как раскидало ночным дождём огромные кусты пышных георгинов и ярких разноцветных астр. Сегодня они напомнили Стасе о бабушке. Такие астры выращивала и Старая Ксения.
Незаметно сад наполнился клубами белого дыма – где-то среди яблонь Януш сгребал и жёг опавшую листву. Отрезвляющая, пахнущая печалью пелена оживила горечь внутри Стаси, чуть поблёкшую, уже не так остро обжигающую. Где-то в сердце заволновались, ожили слёзы, но она не дала им выплеснуться. Стася ясно осознавала, что это останется с ней навсегда, как навечно остаётся рубец на коже. Вместе с окутавшим девушку дымом Старая Ксения словно растворилась, разлилась под этим низким небом, среди деревьев и трав. В клубящихся облаках, в промокшей листве, в каждом камешке на тропинке, в каждом листике и ярком цветке Стася ощущала её присутствие.