Голод в военные годы был сильный. Тарелку супа мама наливала нам на двоих, а сестра проводила ложкой посередине и говорила мне: мол, вот это — твоя половина, а это — моя. Когда нам удавалось разжиться «сладеньким», а попросту несколькими кусками обычного сахара, то сестра брала себе два куска, а мне оставался один. Я, конечно, уже тогда чувствовал, что в этом таилась какая-то несправедливость, но поскольку ещё не говорил, то единственное, что мне оставалось — издавать некие гортанные звуки. Тогда она на моих глазах раскусывала спорный кусок, отдавала мне две половинки, и я успокаивался, весьма довольный честным дележом. Хочу сказать, что у меня — замечательная сестра Люда, я её очень люблю, у нас были и остаются очень добрые, сердечные взаимоотношения.
Голод, который, безусловно, сказывался на взрослых людях, по всей видимости, отразился и на моём физическом развитии. До трёх лет я почти не разговаривал, и мой внешний вид говорил о том, что ребёнку явно не хватает витаминов.
Не намного легче дела обстояли с отоплением. Дрова приходилось экономить, но всё равно их не хватало, чтобы согреть помещение. Спали одетыми и внимательно следили за тем, чтобы все входные двери были плотно закрыты. Доходило порой до смешного: когда кто-то забывал закрыть дверь, выпуская драгоценное тепло из комнаты, начинались поиски виноватого. В этих ситуациях я сразу, без малейших колебаний, указывал пальцем на виновника. Горько иронизируя, надо признать, что культ доносительства, навязанный существовавшим тогда в нашей стране режимом, отразился и на грудном ребёнке.
Когда много лет спустя Эдуард Плинер, известный тренер и крайне остроумный человек, узнал о том, что я поздно начал говорить, он в шутку предположил, что «Мишин не говорил так долго, потому что не понимал, на каком языке ему лучше начать это делать. Всё это время он наблюдал за военными действиями, и к 1944 году принял решение всё же заговорить по-русски». Вспоминая Эдуарда Плинера, надо сказать, что в своё время это был весьма незаурядный тренер и талантливый человек, много сделавший для фигурного катания. Его заслуженно считают отцом фигурного катания Грузии, где он основал свою школу и дал толчок развитию нашего вида спорта в республике. Дело, начатое Плинером, продолжили его ученики Ираклий Джапаридзе, его ученица и супруга Марина Церцвадзе, «король конька» Вахо Мурванидзе и другие.
Возвращаясь к военному времени, я каждый раз с благодарностью вспоминаю свою маму Татьяну Валентиновну Делюкину, женщину, обладавшую многогранным талантом преподавателя и умевшую найти решение в самой сложной жизненной ситуации. Именно она выкопала во дворе среди булыжников ямки, набрала с берегов Волги земли, посадила помидоры и откармливала ими меня, чтобы я смог вырасти сильным и здоровым. Не сделай она этого, ни о каком спорте, тем более фигурном катании, не зашло бы и речи.
К концу войны Сталин отдал приказ отзывать с фронта военных специалистов для организации различных училищ. В стране в то время было множество сирот, и замысел «вождя народов» решал не только задачу повышения боеспособности, но и являлся шагом по борьбе с беспризорностью. В число отозванных вошёл и мой отец. Направили его на Соловки — к счастью, не в качестве заключённого, на один из островов «архипелага ГУЛАГ» — Соловецкого лагеря особого назначения (СЛОНа, как его тогда называли), а в школу юнг. Папа много рассказывал мне о расположенных в Белом море Соловецких островах, о монастыре и его хозяйстве, в котором существовал водопровод, а монахи выращивали арбузы и дыни. Так случилось, что одним из воспитанников отца был Валя Пикуль — будущий знаменитый писатель, прославившийся своими романами «Фаворит», «Честь имею», «Три возраста Окини-сан». Те, кто знают историю детства Пикуля, не испытывают удивления, что многие его книги, например «Крейсера», «Реквием каравану PQ-17», «Мальчики с бантиками», посвящены морской тематике.
Выполняя указание «Вождя», в различных городах стали организовывать суворовские и нахимовские училища. Но, как часто бывает, сделано это было поистине оригинальным в своей нелепости способом. Например, одно из таких училищ создали в Тбилиси, куда перевели и отца. В замечательном городе Тбилиси не было ничего, что могло бы отдалённо напомнить воспитанникам об адмирале Нахимове, море, кораблях, ветрах и волнах. Единственной водной «стихией» в этом регионе была небольшая горная речка Кура, воспетая Шота Руставели.