— Но почему я не могу знать, о чём письмо, если оно касается моей семьи?
— Я клянусь обезопасить твою семью, как бы ни повернулись события.
— Покажите письмо.
— Если хочешь помочь, помогай. Не хочешь — справлюсь сам. Но прекрати задавать вопросы. Я вообще не хотел тебя впутывать!
— У вашего доверия очень узкие границы, господин фюрер.
Удивительно, каким холодным может быть твой тон, когда ты злишься.
— Тогда уходи.
— Гомункула лысого!
С яростным сопением выдираешь конверт из моих рук, прячешь его за пазуху, и идёшь к дверям.
— Я обязательно выясню насчёт фабрики, — выпаливаешь скороговоркой. — А сейчас позвоню Уинри и скажу, чтобы срочно собиралась и ехала сюда. До завтрашнего дня Уинри и Ван-тяну ничего не грозит?
— Не волнуйся. Нападать на них никто не собирается. Их жизнь вне опасности. Эта угроза… иного характера. Всё, больше ничего не спрашивай!
— Но если Уинри и бабушка Пинако сюда приедут завтра, то вы отправите кого-нибудь встретить их?
— Обещаю.
Провожаю тебя долгим взглядом. Тебе, правда, лучше всего не знать. А я позабочусь о том, чтобы в случае, если где-нибудь в прессе и появится компрометирующая статья о нас, Уинри и Лиза её никогда бы не увидели.
В ближайшие месяцы я всё равно сложу полномочия, назначив вместо себя достойную кандидатуру. Скорее всего, это будет Оливия. Она сумеет навести порядок в стране. За Ишвар я расплатился. Сейчас заплачу остальные долги и буду свободен.
========== Глава 8. Конверт, пуговица и отпечатки ==========
Чёртово задание. И чёртов ты. Неужели так трудно рассказать правду? Неужели так сложно довериться тому, с кем совсем недавно… Стоп. Я дал себе слово забыть и не думать.
Забыл. Не думаю. Это лишь сон, который скоро сотрётся из памяти. Просто сон.
Теперь легче. Пора задуматься о насущном.
Но как ни крути — чёртово ведь задание! Моя семья впутана во что-то, о чём я не подозреваю, и один ты в курсе происходящего. А я только начал немного успокаиваться, забывшись в работе — и на, держи, Эдвард-кун, очередной сюрприз!
Что такого ужасного в проклятом письме, от которого мне достался лишь конверт, и его нельзя никому показывать? Вот сейчас, пока далеко не ушёл, вернусь и выбью из тебя признание. Пинками, если потребуется. Ведь невозможно искать неизвестно что неизвестно где!
Останавливаюсь посреди дороги, слышу собственное шумное дыхание. Осознаю, как зол на врагов, угрожающих моим и наверняка твоим близким, на тебя, да и на себя заодно. Бессильная злость. Бессмысленная. Как жутко не хватает Ала! Я бы ему всё рассказал. Не смог бы скрывать правду. Ал всыпал бы мне по первое число, а я бы снова возненавидел себя за случившееся, но в глубине души мне стало бы легче.
Но Ал далеко. И я не имею права расстраивать его, рассказывая, как невольно предал свою семью. Мне нельзя даже думать об облегчении своей совести, ведь моё эгоистическое откровение причинит страдание брату. Ему придётся хранить этот секрет вместе со мной, а он очень любит Уинри. О случившемся в ту ночь я не могу сказать никому и никогда.
А вообще о чём я беспокоюсь? Я же сам решил, что это был какой-то бредовый сон, а моя реальная жизнь продолжается своим чередом.
Но задание… Честное слово, лучше б снова с гомункулами сражаться, чем хранить в кармане конверт, правду о котором знает только тот, кого я так сильно… внезапно… И так обидно и больно!
Нет, хватит! Надо сосредоточиться — и точка.
***
Даже не ожидал, что поставленная тобой задача решится так скоро. За полтора дня я объехал несколько почтамтов в соседних городах и к следующему вечеру вернулся в Штаб с чётким ответом на вопрос. А всего-то и потребовалось попросить сотрудников почтовых отделений растолковать «интересующемуся человеку», какие виды бумаги возможно найти в Аместрисе и где они производятся. И заодно показать или точно описать образцы.
Странно, что ты не догадался потребовать ту же информацию от мадам Гернштейн. Проблема бы решилась в течение часа. Наверное, был жутко расстроен, если эта мысль даже не пришла тебе в голову. Ну, теперь ты точно задолжал мне объяснение, какова связь между видами аместрийской бумаги и моей семьёй!
Сотрудники пятого по счёту почтового отделения, в котором я побывал, снабдили меня полной информацией по теме. Тебя порадует, что теперь я стал специалистом и в этой области? Знаешь, оказывается, существует сорок два вида бумаги разной толщины и степени шероховатости шести основных оттенков: белая, серая, жёлтая, розовая, голубая, бежевая. Но только два из них импортируются из-за рубежа: голубая тонкая гладкая и жёлтая шероховатая плотная. Вторую отличает обилие красновато-коричневых ворсинок, прочерчивающих лист. В моем кармане лежал конверт, изготовленный как раз из такой бумаги. Почтовый работник сказал, что её привозят из Аэруго.
И всё же почему ты не догадался спросить у мадам Гернштейн? Она секретарь, это её специализация. Или ты опасался лишних расспросов даже с её стороны? Ух, письмецо-то, видно, с гигантским подвохом!
Размышляя надо всем этим, почти бегом влетаю к тебе, и только оказавшись лицом к лицу с тобой, отмечаю два факта: мадам Гернштейн не было на её месте, когда я проскочил мимо, а внутри твоего кабинета в данный момент происходит нечто неладное. Такого я точно увидеть и услышать никогда не ожидал.
И я застреваю возле дверей. Точнее, застываем мы трое, как статуи бога Лето в храме Лиора: я, ты и Хавок-сан. А потом я снова слышу невозможное: ты говоришь Хавоку-сан, чтобы он убирался и больше никогда не показывался в Штабе. Хавок-сан мрачно молчит. Кажется, свои возражения он изложил несколькими минутами раньше. И, судя по выражению твоего лица, его доводы рассмотрены не были. Твой ближайший друг и соратник, тот, кому ты безраздельно доверял долгое время, салютует и выходит прочь, кивнув мне на прощание.
— А что вообще здесь творится? — вырывается у меня, прежде чем успеваю обдумать свои слова. — Почему вы выгнали Хавока-сан?!
Разумеется, отповедь о невмешательстве не за горами.
— Тебя никогда не учили стучать перед тем, как войти, Стальной? — ледяным тоном произносишь ты, глядя мимо меня.
— Я б постучал, но какой смысл? Мадам Гернштейн не было на месте. Я решил, что вы не так уж заняты, если отпустили её…
— Я снова спрашиваю: тебя не учили субординации или элементарным правилам приличия?
И правда, помолчать, что ли, для разнообразия? Если сейчас вступлю в пререкания, то закончится наш диалог, видимо, тем же, чем завершилась твоя беседа с Хавоком-сан. Ты не в себе. Мне просто надо немного подождать, пока ты остынешь, но…
— Даже не зная толком, в чём дело, я несколько ближайших городов объехал ради какого-то идиотского конверта. Толком не ел и не спал почти двое суток, бежал сюда со всех ног, торопился доложить о результатах, а вы … Да идите к гомункулам, господин фюрер!
Лезу во внутренний карман, рывком вытягиваю его содержимое наружу. Швыряю помятый конверт через весь кабинет, даже не удосужившись проверить, достиг ли мой снаряд цели, разворачиваюсь и собираюсь покинуть помещение, как вдруг слышу позади усталое:
— Вернись.
— Ага, ждите!
Но вопреки себе останавливаюсь на полпути до двери.
— Стальной, ты отлично видишь, когда я разозлён, и понимаешь, что в таких случаях даже тебе лучше не вмешиваться. Но ты влез. Какой другой реакции ты ждал от меня?
Что-то ёкает внутри, и снова возрождаются проклятущие искорки неправильного счастья.
— Даже мне лучше не вмешиваться? О, я, оказывается, на привилегированном положении! Как давно?
— Засунь свой сарказм …
— Куда? — осторожно так интересуюсь, любопытно ведь.
— Неважно. Что ты выяснил по поводу конверта? Говори скорее, у нас мало времени!
Хочется бросить тебе в лицо что-нибудь особенно едкое, но язык вместо этого покорно произносит:
— Бумага произведена в Аэруго.
Поворачиваюсь и замечаю, как ты задумчиво прикусываешь губу и постукиваешь пальцами по столешнице.