Приказываю Маллеру продолжить поиски пропавшего прапорщика и отправить в Ризенбул надёжного человека, который смог бы завтра утром незаметно достать почту из ящика семьи Элриков и привезти её в Штаб.
Спустя два часа, превозмогая раздражение, очаровываю своим красноречием послов Драхмы, и они убираются восвояси с пустыми руками. А нечего предлагать привести Аместрис в их хитро расставленную ловушку, замаскированную красивыми лозунгами. Не будет между нами выгодного их правительству сотрудничества, но и войны я не допущу! Сейчас не время воевать.
В конце рабочего дня, порадовав меня чашкой горячего и, как всегда, великолепного чая, мадам Гернштейн внезапно интересуется, не держу ли я на неё обид. Отвечаю отрицательно, немало удивившись странности вопроса, а она неожиданно улыбается и желает мне огромной удачи всегда. Сильно удивляюсь, но не придаю большого значения нашей беседе и вспоминаю о ней лишь днём позже…
***
Утром моя секретарь не является на работу. Повторяется вчерашняя история с прапорщиком. Пока я безуспешно выясняю у следственного отдела хоть что-нибудь новое по поводу участившихся случаев исчезновений моих людей и пытаюсь справиться с накатившим дурным предчувствием, человек Маллера приносит стопу почты из ящика семьи Элриков.
Запираюсь в кабинете и с бьющимся сердцем изучаю конверты. Замираю, обнаружив среди них уже знакомый мне, склеенный из жёлтой плотной бумаги, без обратного адреса с одной-единственной надписью: «Другу фюрера».
Что ж, всё равно Стальной это письмо никогда не получит и не прочтёт, так чего медлить?
Надрезаю конверт. Внутри обнаруживается запечатанный пакет и письмо. Решаю начать с письма, ибо содержимое пакета, кажется, мне известно. Разворачиваю лист, полагая, что меня ничем не удивить. А мгновение спустя пялюсь на текст широко открытыми глазами, отказываясь верить увиденному.
Передо мной подробный список всех, кто имел отношение к «правдоискателям». Поимённо, с указанием городов, деревень, посёлков, точных адресов проживания, занимаемых на службе должностей и фамилий. Внизу всё та же подпись: «Доброжелатели».
Безусловно, любые заговоры против главы государства плетутся у него под боком, а не где-то далеко, и за каждым заговорщиком стоит кто-то, приближенный к уже сформированным властным структурам. Я думал, в моём Штабе одна крыса. Возможно, две. Однако крыс развелись десятки. И эти так называемые «сливки общества», омерзительная «серая элита» держала в подчинении людей практически по всей стране.
Головой гидры, если верить письму, являлся бывший сослуживец покойного Рэйвена — генерал Пикок, видимо, по-своему проникнувшийся идеями своего соратника и начавший мечтать, правда, не о бессмертии, а о самом удобном кресле в моём кабинете.
Напротив его фамилии вижу интригующую надпись: «Получил фотоматериалы с личным компроматом на фюрера». Рядом стоит дата позавчерашнего дня.
«Неужели та самая плёнка?»
Но кто автор письма? Кто помог узнать информацию, которую не сумел раздобыть даже мой следственный отдел за столько лет?
Если верить подписи, люди, приславшие компромат на меня самого, на сей раз и помогли.
Что за несусветная нелепость… Как такое возможно?
Вскрываю пакет. И точно так же, как три дня назад, на мой стол высыпаются фотографии. Однако на сей раз чёрно-белые, и на них не я, а глава «правдоискателей», организовывавший, как теперь выяснилось, тайные встречи с послами Аэруго и Драхмы. На каждой фотографии даты. Также в пакете нахожу чётко отпечатанные снимки нескольких писем и оплаченных чеков, адресованных иностранным послам и лидерам «правдоискателей» в других городах, прямо доказывающие, какая грандиозная работа по свержению меня с «престола» готовилась и в какую внушающую уважение сумму обошлась Пикоку.
Вызываю Маллера и Нортона и демонстрирую улики. Молча обмениваемся взглядами.
— Надо действовать немедленно, — говорю, — пока крысы не осознали, что и среди них завелась своя собственная.
— Зачистки? — мрачно уточняет Маллер.
— Никакой крови. Арестов достаточно.
Маллер и Нортон синхронно кивают.
— Пикока ко мне.
Через пять минут генерал сидит за столом напротив и мрачно изучает снимки, которые я ему охотно предлагаю к просмотру.
— Можете объяснить, что всё это значит? — спрашиваю, стараясь сохранить хладнокровие.
Генерал поднимает на меня тяжёлый взгляд.
— Надо уметь проигрывать, — замечает и кисло усмехается. — Я знаю, чьих рук это дело. Двуличные бабы! Не надо было им верить.
— Вы о чём?
— Женщины тебя любят, Мустанг. Даже если ты не спишь с ними. Это изрядно бесит.
— Ничего не понимаю.
— А эта позиция бесит ещё больше. Ради тебя рискуют жизнью, причём, заметь, на голом энтузиазме, ты и цента не заплатил за такую ничем не оправданную преданность! А ты не понимаешь… Завидую. Ну, давай, арестовывай. Отдавай под трибунал или что там у тебя? Только не боишься, что в процессе разбирательства всплывут подробности и о тебе самом? От такого не отмыться.
— Мне не придётся ни от чего отмываться. Вы отдадите плёнку добровольно.
— Я похож на идиота? Для меня это пропуск на свободу.
— Свобода? — усмехаюсь. — Такого варианта для вас, генерал, у меня нет. Слушайте внимательно. У вас небогатый выбор: состариться и умереть в тюрьме или быть разжалованным до низшего звания и отправиться в Бриггс. Там вы будете жить, по крайней мере, не за решёткой. Второе возможно, если добровольно отдадите плёнку. Немедленно, с рук на руки мне, без свидетелей. Считаю до трёх. Один.
— Я не дурак, чтобы верить тебе! Ты заберёшь свой компромат, а я всё равно окажусь в тюрьме!
— Два. Добровольно, генерал, учтите. Через минуту я отдам приказ, и мои люди прошерстят ваш дом и кабинет, найдут плёнку, и тогда наше соглашение потеряет смысл.
— Ты так не поступишь! Побоишься, что кто-то ещё увидит те кадры, пусть и в негативе. Это просто блеф!
— Хорошо. А теперь я говорю «три». Охрана!
— Я отдам!
— Правильный выбор, генерал.
Отправляемся в его кабинет, Маллер и Нортон следуют за нами. Приказываю им подождать за дверями и на глазах Пикока сжигаю плёнку, которую он передаёт мне с рук на руки из своего личного сейфа. Затем при свидетелях подписываю приказ о разжаловании зарвавшегося генерала в сержанты и отправке в Бриггс.
Военные по моему приказу проводят серии арестов в городах и населённых пунктах, упоминавшихся в письме. Застигнутые врасплох заговорщики поголовно признаются в своих деяниях. Освобождаю тех, кто примкнул к «правдоискателям» по наивности или от сильной нужды. Элиту подпольного заговора отправляю рыть котлованы, класть камни и ремонтировать дороги в Ишваре. Пусть используют свою бьющую ключом энергию в мирных целях.
Все эти неприятные разборки занимают около трёх недель моего бесценного времени. Того времени, которое я мог бы потратить с гораздо большей пользой для Аместриса. Зато теперь гидра обезглавлена, и Оливии уже никогда не придётся столкнуться с «правдоискателями».
Твою семью отпускаю домой в тот день, когда сгорает плёнка.
Ты так и не приходишь попрощаться и, видимо, не позволяешь сделать того же Уинри. Кажется, ты твёрдо решил сдержать слово и не переступать больше порога Штаба.
И почему я совсем не счастлив от того, что всё так быстро и просто решилось? Я же себя убеждал, что всё к лучшему.
Надо привыкать жить без тебя. Мне придётся привыкнуть.
Мадам Гернштейн и пропавшего прапорщика найти не удаётся, и мне приходится объявить о срочно возникшей вакансии секретаря. Временно на это место я назначаю старшего лейтенанта Брэду.
***
После окончания истории с «правдоискателями», отправляю своего человека за Хавоком. Но, к немалому удивлению, выясняется, что и его след потерян. Более того, одновременно с ним исчезла из Суры Лючия Гернштейн.
Пока перевариваю эту информацию, размышляя, не запереться ли и не отдохнуть хоть полчаса от всего происходящего, дверь кабинета опять открывается.