Потому я и выпалил те обидные слова по телефону. А спустя два дня крепко пожалел.
Хотел позвонить из Ризенбула и извиниться, но не решился. Подумал, что если я всё-таки прав, и ты действительно стал эгоистичным мерзавцем, то не заслуживаешь извинений. А если я ошибся, то ты меня всё равно не простишь. Я наговорил много лишнего, а ты глава государства, как ни крути, у тебя есть гордость. В любом случае мне оставалось одно: сдержать слово и действительно никогда больше не приезжать и не видеться с тобой. Что ж, я сам принял это решение.
***
В последующие недели бабушка Пинако, словно невзначай, озвучивает новости из Централа, которые узнаёт от соседей или слышит по радио.
Так нам становится известно, что ты раскрыл заговор военной верхушки и арестовал «правдоискателей» по всей стране. Был разжалован до низшего звания и отправлен в Бриггс некий генерал Пикок… Этот хмырь, видимо, попил много твоей крови, если ты его одним махом сшиб на нулевую ступеньку карьерной лестницы, по которой он столько лет карабкался вверх. Одни его сторонники оказались в тюрьме, других услали на принудительные работы в Ишвар. Исполнителей, в зависимости от степени вины, либо осудили, либо отпустили обратно домой после строгого внушения.
Поначалу молча радуюсь тому, что тебе больше не угрожают предатели, но потом мне снова становится обидно за Хавока-сан! Уж он-то наверняка не был заговорщиком, а пострадал от твоего гнева первым, причём незаслуженно.
Через несколько дней, вздыхая, бабушка Пинако сообщает, будто ходят слухи, что ты расстался с Лизой-сан. Разумеется, мы с Уинри не верим этим сплетням. Как ты мог покинуть женщину, любовь к которой пронёс через ишварскую войну и историю с Отцом? Ради которой готов был нарушить главный алхимический запрет и рискнуть собой? Это какая-то нелепость.
Но спустя два месяца нам приходится поверить в другую нелепость, официально переданную по радио. Ты вдруг объявляешь, что сложил с себя полномочия фюрера, назначив на своё место Оливию Армстронг-сан.
Не то чтобы кто-то из нас был против её кандидатуры, но твоё внезапное решение отказаться от должности, которой ты упорно добивался, никому из нас не кажется здравым. Уинри только задумчиво качает головой, а бабушка Пинако бормочет:
— И о чём этот Мустанг думает…
Я тоже хотел бы знать, но понимаю, что при нынешнем положении дел это навсегда останется для меня тайной за семью печатями.
В последующие дни пытаюсь занять себя чем-то в лаборатории, но ничего не клеится. Всё валится из рук. Уинри искоса посматривает на меня, когда я сижу за столом, но не ем или встаю ночью и хожу по комнате кругами. Жена внимательно наблюдает за мной, однако ничего не спрашивает. Наверное, подозревает, что я и сам не могу объяснить.
И я, правда, не могу. У меня просто нет ни сил, ни желания куда-либо двигаться и что-то делать, а объективных причин для депрессии я не нахожу. Выдёргиваю себя из этого состояния, а оно возвращается. Оно побеждает, а я проигрываю.
Никогда прежде со мной подобного не случалось. И я ещё больше раздражаюсь из-за того, что не могу справиться с собой. Ведь что может быть проще, если враг не снаружи, а внутри? Даже не надо никуда идти, чтобы сражаться, не надо брать оружие! Почему я не способен победить свою бесконечную апатию? Это же совсем просто. Однако постепенно день за днём убеждаюсь, что воевать с самим собой намного сложнее, чем с Отцом и его Бессмертной армией.
***
А потом в доме, как гром среди ясного неба, появляешься ты.
Тебя притаскивает на обед Уинри солнечным летним днём. И говорит, смущённо улыбаясь, что возвращалась из мастерской, а ты стоял посреди дороги возле дома. Моя супруга проявила радушие и пригласила разделить с нами трапезу… Она бы точно так же поступила по отношению к любому незваному гостю, забредшему к нам. Я это понимаю, поэтому не могу сердиться на неё.
А вот на тебя злюсь!
Все нечистые силы всех миров дёрнули тебя приехать! Вот зачем, скажи? Что тебе в Ризенбуле понадобилось?! Именно теперь, когда я едва начал обретать почву под ногами…
Или мне просто хочется так думать?
Тот жуткий обед до самой смерти не забуду. Сердце колотится в горле, и я ничего не могу проглотить. И ты ешь молча, уткнувшись в тарелку. И Уинри с бабушкой Пинако, словно воды в рот набрали. Даже Ван-тян непривычно притихает, несмотря на то, что получил от тебя в подарок несколькими минутами раньше большую красную машину. Он не спешит играть с ней, а просто сидит на стуле и смотрит на тебя широко распахнутыми глазами, вцепившись обеими руками в кузов.
Очень хочется вскочить и заорать. Или собраться с духом и вежливо попросить тебя уйти. Выброситься в окно или выкинуть за шиворот тебя. Кажется, по-научному это называется амбивалентными чувствами.
Наконец, кое-как покончив с горячим, ты просишь у меня разрешения осмотреть химическую лабораторию. Как я могу отказать? Она на государственные деньги построена.
В последней попытке избежать пугающего разговора с отчаянием спрашиваю у Уинри, не возражает ли она, если мы оставим её на некоторое время. Как назло, моя жена не против.
Интересно, если б Уинри могла заглянуть в будущее и узнать, к чему твоя просьба приведёт, она бы задержала меня? Этот вопрос долгие месяцы спустя давит камнем в висок.
***
Посещение лаборатории оказывается ещё мучительнее, чем обед. Туда мы следуем в полном молчании, и я не решаюсь его нарушить. В присутствии моих помощников ты спрашиваешь исключительно о том, как продвигается работа и какие исследования проводятся. Ни слова о том, что я тогда наговорил тебе. Ни слова о себе или Оливии.
Так же молча, закончив интересующий тебя осмотр, мы отправляемся обратно, и лишь когда входим в неширокий сосновый лес у подножия одного из холмов, ты резко останавливаешься. Я тоже замираю в шаге от тебя.
— Завтра уезжаю в Бриггс, — внезапно говоришь ты, не глядя мне в глаза. — Думаю, что ни сюда, ни в Централ больше не вернусь. Я бы хотел, чтобы ты изменил своё решение насчёт посещений Штаба. Оливии непременно понадобится твоя помощь. У тебя много полезных для Аместриса знаний, собранных на Западе. И, думаю, ты вскоре сделаешь новые открытия в лаборатории. У тебя перспективные разработки. Признаю, что не зря вложил в твои проекты государственные средства. Надеюсь, ты не откажешь консультировать нового фюрера из-за моих прежних ошибок?
Хмыкаю про себя. И это всё, ради чего ты приехал? Попросить за Оливию-сан? Ты мог просто позвонить. Я бы не отказался выполнить твою просьбу.
— Но почему Армстронг-сан сама не обратилась ко мне?
— Она же не знает о твоей суровой клятве.
— Хорошо, ради нового фюрера беру свои слова обратно.
— Спасибо.
Наконец-то поднимаешь голову и смотришь на меня. Долго, пристально. Снова вижу ту складку над переносицей и острую боль в твоих глазах. Такого глубокого отчаяния я не замечал в тебе раньше. С кем оно связано? С Хавоком-сан? С мадам Лизой? Что с тобой произошло за эти три месяца?
— Зачем ты оставил пост?! — вырывается против воли. — Почему уезжаешь в такую глушь, как Бриггс?! Неужели тебе нечем заняться в Централе или хотя бы в Ист-Сити?!
Опять отводишь глаза, словно тебе вдруг стало очень тяжело выносить мой взгляд.
— Долго объяснять. Решение вызревало трудно, но оно было единственно правильным.
— Оставить страну, когда ты можешь ещё много чего сделать, и есть твоё правильное решение? По мне, так это полная ересь!
Последние два слова заглушает невыносимый треск. Не успеваю ничего понять, как меня сшибает с ног, и я качусь кубарем. В рот набиваются хвоя и песок. Пытаюсь отплеваться, но они набираются снова.
Удар! Кажется, сотрясается земля на многие мили вокруг. Порыв ветра проносится над головой, осыпая мириадами сосновых игл. Открываю глаза и вижу, что лежу на спине, придавленный всей тяжестью твоего тела, а рядом торчат колючие ветки. Много поломанных ветвей.
— Ты безнадёжен, — выдыхаешь мне в лицо, и я замираю, ловя знакомый запах дыма и пороха, въевшийся в твои волосы и одежду. — Хоть бы внимательно наблюдал за происходящим. Дерево чуть тебя не задавило, а ты и не заметил!