И там ежедневно вспоминаю тебя. Точнее, ежеминутно. Вижу сны о тебе и просыпаюсь с мыслью о том, как ты живёшь в Ризенбуле. В конце концов однажды не выдерживаю и задаю этот вопрос Оливии. Спустя несколько дней она сообщает, что у вас с Уинри родилась дочь. Искренне радуюсь: ты молодец, нашёл в себе силы покончить с тем безумием. А я вот никак не способен.
Оливия неоднократно пытается уговорить меня вернуться в столицу, но я постоянно отказываюсь. Не хочу, чтобы такие подонки, как Мастерс, стали отравлять тебе жизнь из-за меня. Я достаточно сделал для страны, можно уже побыть и в тени.
И я становлюсь такой тенью, охраняющей покой Аместриса. Несколько раз мне удаётся поймать шпионов, пересекших границу, и меня награждают медалями. Награды мне совершенно безразличны. Кому их показывать?
В остальное время я любуюсь свинцовым пасмурным небом или ярким огнём камина и живу прошлым.
Сначала ко мне приезжают старые друзья из Централа, но с каждым месяцем таких посещений становится всё меньше, пока моё одиночество не вступает в свою финальную фазу, сделавшись абсолютным.
От Лизы периодически приходят письма с рассказом о событиях в Ист-Сити. Так я узнаю, что она вернулась к работе в своём прежнем звании, а через год после нашего расставания усыновила двух мальчиков-близнецов, оставшихся сиротами после трагической гибели родителей. Моника выздоровела и снова начала разговаривать. Теперь учится чтению, письму и счёту, как все дети её возраста. И она безумно счастлива, что у неё появились двое младших братьев.
Потом приходят новости о женитьбе Шрама. Не то чтоб мне его жизнь была интересна, но мимоходом задевает мысль о том, что бывший серийный убийца счастливее меня.
Снег и тишина встречают меня каждое утро и провожают каждый вечер, когда ложусь спать. Всё вокруг чёрно-белое, лишь сны о тебе цветные. И они согревают лучше, чем огонь и спиртное.
Не волнуйся, я не спиваюсь. Но раньше я пил всё-таки реже.
В своём постоянном уединении я настолько привыкаю видеть вокруг жилища лишь следы диких животных, что, обнаружив как-то возле порога отпечатки двух пар человеческих ног, сразу настораживаюсь. Первое, что приходит на ум: снова шпионы. Тем более, обувь явно не аместрийская. Не успеваю подумать больше ни о чём. Кто-то набрасывается сзади с радостным гиканьем. Не разделяя позитивного настроя незнакомца, нокаутирую его ударом в челюсть.
Одновременно со звуком падения тела раздаётся испуганный женский вскрик. Оборачиваюсь и вижу неподалёку красивую даму в модном тёплом пальто и в отороченных мехом сапожках. Женщина стоит, в страхе прижав обе руки к лицу.
— За что?! — спрашивает с характерным южным акцентом, в голосе — испуг и обида. — Мой муж ничего плохого вам не сделал!
Перевожу взгляд на нападавшего и не удерживаюсь от удивлённого восклицания: на снегу без сознания лежит Жан Хавок.
***
Вот уж кого не ожидал увидеть. Тем более, женатым. Тем более — здесь. Привожу его в чувство, и Жан, прихрамывая, идёт к моей хижине.
Разжигаю камин и предлагаю гостям бренди и горячий чай. Прикладываю лёд к распухающей прямо на глазах щеке. Жан охает, но не жалуется на рукоприкладство.
— Сам виноват. Хотел сюрприз сделать, а надо было прежде подумать. Ты ведь каждый день шпионов ждёшь, а я со спины набросился. Ладно, заживёт.
Его жена улыбается. Обиды остались позади.
— Жан очень хотел вас удивить, — поясняет она.
Делаю глоток бренди.
— Ему удалось. Я удивился.
Переливчато смеётся.
— Мы вас с трудом нашли, долго плутали. Зачем вас руководство отправило в такую глушь?
— Это не глушь, а стратегически важное место. Шпионы Драхмы обычно думают, что за горным перевалом никого нет, поэтому суются в Аместрис именно отсюда. И напарываются на меня.
Некоторое время делюсь историями о своей жизни, а Жан, отвечая в свою очередь на мои вопросы, коротко рассказывает последние новости о тебе, Лизе и о себе.
Говорит о том, как после своего ухода из Централа решил разыскать Синтию и сделать ей предложение. Вскоре они уехали в Аэруго и там поженились, а затем переехали жить в Крету.
— Я занимаюсь ремонтом машин. Синтия — рисует и делает художественное фото на заказ. На жизнь хватает.
— Больше не хочешь быть военным?
— Желание и навыки пропали. Да и честно сказать, в Крете не нанимают на военную службу иностранцев.
— Почему ты уехал из Аместриса?
— А куда мне было деваться после того, как ты меня выпер? Кто бы взял на службу военного, чья слава шпиона и преступника бежала впереди него?
Что ж, справедливый упрёк.
— Мне за многое предстоит просить у тебя прощения, Жан. За историю с тем заговором, в основном. Я знал с самого начала, что ты невиновен, но мне нужно было вычислить настоящих предателей. Я надеялся, ты выведешь меня на них. Для вида я пожертвовал нашей дружбой и твоей работой. Я хотел восстановить тебя на прежнем месте, когда всё закончится, и, конечно же, принести официальные извинения, но ты исчез. Мои лучшие информаторы следов твоих не нашли, да и мадам Синтию мы всё это время считали погибшей. И ещё у меня тогда два человека из Штаба бесследно пропали: мадам Гернштейн и прапорщик Лэйн. Их до сих пор ищут. Конечно, вполне возможно, они, как и ты, куда-то уехали. Впрочем, теперь это всё не важно.
— Ты нашёл предателей, которые украли твои бумаги? — смотрит внимательно и непривычно серьёзно.
— Да. Вскоре я получил анонимное письмо с уликами против одного из генералов Штаба. В конверте были чеки, списки имён и фотографии. Этого хватило, чтобы засадить за решётку многих. До сих пор, не знаю, кого благодарить за то письмо.
Опускает глаза, разжигает сигарету. Так привычно, словно не было всех этих лет… Синтия успокаивающе гладит его по руке. Хавок долго курит, молча обдумывая что-то, а я действительно не понимаю, почему пауза затянулась. Наконец, мой друг произносит:
— Нам с Синтией тоже есть в чём перед тобой повиниться. Может, ты нас простишь, а может и нет… Но мы решили, что ты должен знать.
С искренним удивлением ожидаю продолжения.
— У тебя никогда не возникало мыслей о том, что те четверо, которых ты сейчас перечислил, в своё время исчезли не просто так?
— Пятеро, — уточняю. — Ещё пропала Лючия Гернштейн. Ваша родная сестра, верно? — обращаюсь к Синтии.
— Да, — кивает она.
— Значит, всё это было не случайно?
— Ага, — Хавок выпускает дым в потолок. – Ты, стало быть, думал об этом?
— Много раз.
— И какие идеи возникали?
— Разные, — признаюсь честно. — Вплоть до откровенно безумных. До того, например, что вы пятеро тоже были среди «правдоискателей» и исчезли, чтобы избежать ареста или мести со стороны подельников. Но это чушь, конечно. Вас же не было в тех полученных мною списках. Никого из вас.
Умолкаю на секунду, а Хавок делает мне знак продолжать.
— Ещё думал совсем недавно, кстати… Возможно, то анонимное письмо — ваших рук дело? Тогда было бы объяснимо ваше отсутствие в списках, однако в таком случае совершенно неясно, с какой целью вы подставили своих же сообщников. Вы же знали заранее, что, прислав анонимку, не получите от меня решительно ничего. Никакой награды. Зато наживёте вечных врагов со стороны других «правдоискателей» и их родственников. Вас бы наверняка стали преследовать, чтобы отомстить, даже спустя годы. Я долго размышлял на эту тему, но в итоге так ничего и не придумал. Извини уж, что в глубине души всё-таки тебя подозревал. И не только тебя. Мадам Гернштейн, Синтию-сан и Лючию-сан тоже. Даже прапорщика Лэйна. Всё это глупо, конечно.
Синтия и Жан переглядываются, коротко кивают один другому. Наконец, Хавок тихо изрекает:
— Нет, Огненный. Совсем не глупо. Ты попал из ста в сто. Кроме Лючии. Насчёт неё ошибся.
Шумно глотаю бренди и минут пять громко, надсадно кашляю. Глоток оказался чересчур большим.
— А теперь объясни, как вы все попали к «правдоискателям» и что вас побудило прислать мне компромат на Пикока?!