Твои слова — бальзам на душу. Много ли времени прошло с тех пор, как мы оба пытались доказать друг другу, словно соревнуясь, будто наши чувства мимолётны? Как хорошо, что всё это в прошлом.
По твоей просьбе я не пытаюсь переписываться с Хавоком-сан или искать его. Просто коротко сообщаю один раз письмом, что с нами всё в порядке. Ответа не приходит. И я начинаю думать, что больше никогда не увижу старого знакомого, но судьба распоряжается иначе.
Ещё через пару лет волей случая меня заносит в один из восточных городов Креты, и моя машина ломается посреди дороги. Страшно ругаясь на новые модели, работающие на каком-то вонючем топливе, пешком добираюсь до ближайшей автомастерской, где обнаруживаю Хавока-сан. Он радостно приветствует меня и приглашает на чай.
Каково же моё изумление, когда в его доме встречаю ещё одно знакомое лицо, пропавшее из виду несколько лет назад: мадам Гернштейн. Она нянчится с тремя хорошенькими девочками: трёх, двух и полутора лет.
— Это дочки моих племянниц, Росанна, Эдель и Мариэтта, — поясняет с улыбкой, заметив моё потрясение.
— У вас есть племянницы?!
Наверное, выгляжу очень глупо, переспрашивая очевидное. За столом узнаю, что вся семья Гернштейн год назад снова воссоединилась после долгой разлуки.
Лючия вышла замуж за прапорщика Лэйна, который теперь работает подмастерьем в оружейной лавке. У них с супругой три года назад родилась малышка Росанна. Синтия воспитывает Эдель и Мариэтту.
— Назвала старшую дочку в мою честь, — розовеет от удовольствия мадам Гернштейн.
Так я, наконец, узнаю имя чопорной секретарши, вечно портившей мне настроение и не пускавшей к тебе в кабинет. Только вот теперь в лоне семьи она выглядит совсем иначе: по-домашнему мягкой.
После обеда сам вызываюсь помочь убрать со стола. Синтия и Лючия уходят играть с детьми, а я занимаю их место возле раковины, натянув передник. А мне не привыкать после года, проведённого с тобой в Бриггсе!
Мадам Гернштейн подходит ближе и осторожно касается моего плеча.
— Он так и не простил нас, да? — спрашивает с горечью и тут же сама отвечает на свой вопрос. — Конечно, нет. Я знала, что так будет. Я сожалею, Элрик-сан. Передайте ему, если бы я могла снова прожить тот отрезок времени, я бы поступила иначе… Нашла бы способ помочь, не совершая ужасной ошибки, не вовлекая вас обоих в свой план, да ещё таким непозволительным образом!
— Вы о ком? — искренне удивляюсь, почти не понимая смысла сказанного.
— О Мустанге-сан, конечно. Жан получил ваше письмо, и поскольку мы тут давно в курсе ваших отношений, мы были очень рады за вас. Но мне больно, что Мустанг-сан уже никогда не сможет простить нас. Синтия общалась с ним всего раз и недолго, потому она так не переживает, а для меня и Жана это мучительно. Пока Мустанг-сан нас не простит, я буду жить с чувством, что, несмотря на все свои благие намерения, я предала его. Впрочем, столь грубое вторжение в личную жизнь и есть настоящее предательство.
Смотрю на неё и не могу вымолвить ни слова, потому что её речь — для меня полная загадка. И тогда мадам Гернштейн догадывается по моему растерянному взгляду, что ты не посвятил меня в свой давний секрет.
— Я расскажу вам правду, Элрик-сан. Разумеется, после этого и вы меня возненавидите. Но я не могу держать вас в неведении теперь.
Так я узнаю настоящую историю двух анонимных писем. И мгновенно понимаю причину всего, что происходило с тобой на протяжении нескольких лет. Наконец, понимаю. Ты никогда не был эгоистом. Наоборот, всё это время щадил мои чувства и защищал меня. Не хотел даже вовлекать в свой гнев на этих людей, чьи намерения, средства и цели разошлись в разные стороны чересчур далеко. Не хотел, чтобы я тоже лелеял ненависть в сердце.
Долго молчу, а потом говорю этой смелой и безрассудной женщине, отважившейся пойти на такое, что никого и никогда не сужу, какие бы ошибки люди ни совершали. И это действительно так.
Обещаю передать тебе её просьбу. А потом покидаю город и по пути много думаю о том, как интересно сложились наши судьбы.
Ал вместе с Мэй теперь живут в Ризенбуле, в домике неподалёку от нашего с Уинри. У них уже трое детей — пока все мальчики, но Мэй непременно хочет дочку, так что мой братик скоро обязательно станет отцом в четвёртый раз.
Джерсо и Занпано вернули человеческий облик, благодаря усвоенным знаниям рентанджицу, но не стали возвращаться на родину, а отправились странствовать по миру вдвоём. Эта новость, вычитанная в письме от брата, вызвала улыбку, потому что Альфонс добавил: «Они прямо как вы с Роем».
Как мы… Ал написал в ответ на моё давнее признание о расставании с Уинри лишь одно: «Братик, я только хочу, чтобы все были счастливы. Если потребуется перевернуть мир ради тебя, Уинри, Мэй, наших с тобой детей, я так и сделаю. А если ты настолько сильно любишь Мустанга-сан, я и ради него мир переверну». И всё. Ни единого упрёка по поводу того, что я разрушил семью и причинил боль Уинри.
Я тоже готов на всё ради тебя, Ал, но понимаю прекрасно, что не достоин иметь такого замечательного брата!
Альфонс обещал приехать в Крету, как только найдёт немного свободного времени. А сейчас он занят: обучает знанию рентанджицу способных молодых людей по всему Аместрису. Уверен, это займёт не один год. Но я буду ждать. Я всегда буду ждать своего братишку. А, возможно, закончив свои исследования на Западе, сам вскоре приеду в Ризенбул и навещу его.
«Если ты так сильно любишь Мустанга-сан», вспоминаю строчки из письма, сидя за рулём … Ох, Ал! Я сам не знал, что со мной происходит. Так долго мучил себя и других, столько боли причинил некогда любимой девушке, продолжаю навещать детей от случая к случаю… Неужели любовь заставила меня разлучиться с теми, кто мне дороже жизни — с Ван-тяном и Климентиной? Так не должно быть, это неправильно и жестоко, но я не нашёл иного выхода. И в итоге поступил как отец. Только мои мотивы были куда менее благородными, чем у Хоэнхайма Светлого.
Тогда что за чувство бьётся и не угасает во мне? Даёт силы двигаться дальше, улыбаться и быть счастливым, несмотря ни на что? Я боюсь потерять его и даже назвать вслух, чтобы не убить словами. Просто не хочу ничего утверждать. Ведь некогда я считал, что люблю Уинри… Поэтому лучше промолчу. Буду радоваться каждому дню, сколько бы этих дней небо мне и ему ни отвело. Но если он уйдёт первым, братик, половина моего сердца уйдёт с ним, а вторая половина будет биться недолго. И давай не будем искать определений этому ни в словарях, ни в человеческой речи. Есть запретные темы, о которых нельзя говорить, и это — одна из них.
***
Вхожу в квартиру с видом на городскую ратушу, где по утрам под окнами слышен птичий гомон. Теперь эта квартира наша. Нам повезло выкупить её. Ты сидишь возле окна и что-то пишешь. Отрываешься, чтобы на меня посмотреть. Всё, как много лет назад … Внезапное дежа-вю.
Мелкие пылинки кружат в солнечном свете. Лицо с лукаво прищуренными чёрными глазами наклонено вбок. Ты по привычке подпёр щеку рукой и смотришь на меня с многозначительной полуулыбкой.
Подхожу вплотную, и мои руки обвиваются вокруг твоей шеи, губы жадно впиваются в твои. А затем я просто констатирую факт:
— Я вернулся.
— Вижу. Мог бы позвонить, а то я подумал, что ты решил меня бросить. Изящно и по-светски красиво.
— Как всегда несёшь чепуху.
— Неужели?
— Абсолютную чушь.
Снова тихо улыбаешься перед тем, как коснуться моих губ.
Нельзя говорить вслух. Даже тебе. Впрочем, мы прекрасно обходимся без признаний. Ведь можно жить и чувствовать друг друга в каждом дыхании и биении сердца, и для этого вовсе не нужно слов.
03.03.2016 г.
* Данные западные государства не упоминались ни в аниме, ни в манге. Вымысел автора фанфика.