— Но если я тебя сожгу, — спрашиваешь ты, криво усмехаясь, — кто тогда ответит за последствия?
Умолкаю в замешательстве. Ты пристально смотришь на меня и вдруг произносишь тоном, каким ещё никогда не говорил со мной:
— Подойди-ка сюда.
То же ощущение блаженных искорок, рассыпающихся внутри… Подхожу вплотную. Ты притягиваешь меня за талию и рывком усаживаешь на стол.
Пока я в изумлении собираюсь с мыслями, запрыгиваешь рядом.
Бережно касаешься моих волос, дёргаешь за кончик ленты, которой я подвязал косичку. Неровно обрезанные пряди падают на плечи. Ты медленно расправляешь их, потом осторожно касаешься моих губ и тут же прерываешь поцелуй. Кладёшь ладонь на мою грудь. Толкнув назад и заставив улечься на спину, начинаешь неспешно расстёгивать на мне жилет и рубашку, но не снимаешь их, а просто распахиваешь. Берёшь мои запястья и разводишь обе руки в стороны.
Я оказываюсь перед тобой, полуобнажённый и смущённый, а ты бесцеремонно разглядываешь все шрамы на моём теле, включая тот, самый ужасный — вокруг правого плеча. Склонившись, целуешь этот извилистый рубец, приподнимаешь мою правую руку, живую, тёплую, способную чувствовать, не то, что прежний кусок металла, и прижимаешь её к своей щеке. Переводишь на меня вопросительный взгляд.
— И сейчас всё идёт, по-твоему, как надо?
— Д-да.
Отвечаю так больше из природного упрямства, поскольку на самом деле уже ни в чём не уверен.
— Хм. Любопытно, насколько далеко ты готов зайти, позволяя мне делать всё, что взбредёт в мою голову?
— Я сказал уже, если вам от этого станет легче, делайте, что вздумается.
«Великие алхимики, я спятил?»
Ложишься рядом. Наши лица почти соприкасаются. Я слышу твоё дыхание, а ты задумчиво перебираешь пряди моих волос, и я сам поражаюсь чувствам, что с каждым мгновением усиливаются. Словно в груди, нарастая, звучит мелодия с твоим именем, которое так хочется произнести вслух… Решиться бы. Но отваживаюсь на другое: протянуть руку и расстегнуть одну из пуговиц на твоем мундире.
— Могу я… тоже?
Едва ощутимый кивок воспринимаю, как разрешение. Под военной формой оказывается рубашка цвета кофе, и я поступаю, как ты: просто распахиваю её. Твои руки смыкаются за моей спиной. Чувствую обнажённой кожей тепло на груди, впадая в состояние необъяснимого блаженства лишь от того, что ты рядом.
Невероятно. Я только хотел посидеть этой ночью рядом с тобой, составить тебе компанию, поговорить, успокоить, чтобы ты не чувствовал одиночества… Для себя самого я ничего не желал. Но вдруг происходит нечто незапланированное. От случайного прикосновения твоего бедра к моей здоровой ноге, внизу живота просыпается тот самый жар, который раньше мог возникнуть только в одной-единственной ситуации, и отнюдь не связанной с мужчинами.
Любые твои желания, даже самые странные, можно было бы понять, учитывая, что происходило в твоей личной жизни в последние месяцы. А что со мной? Чем объяснить моё состояние?
Ты сразу угадываешь овладевшее мной смятение. С ужасом понимаю, что твоя рука спускается вниз по моей спине, уверенно проводит по ягодицам, затем проскальзывает между нами и замирает как раз меж моих бёдер. Конечно, то, что ты почувствовал, ни с чем нельзя спутать. Я краснею до кончиков ушей.
— Тебе не тесно, Стальной?
Подобное ехидство вполне в твоем духе … Пока я в растерянности не могу сообразить, как ответить, ты без лишних комментариев выдёргиваешь край ремня из пряжки и тянешь вниз «молнию». Сильные пальцы проникают внутрь, лаская меня. Острое наслаждение пронзает тело. Мысли разлетаются, как стайка вспугнутых голубей. Прикусываю нижнюю губу, стараясь не закричать, хочу отвернуться, чтобы ты не увидел по моим глазам, насколько мне желанны твои прикосновения, извиваюсь, задыхаюсь, и, не имея сил сдержаться, в конце концов, с судорожным всхлипом изливаюсь в твою ладонь.
Приходя в себя, понимаю, что в исступлении повторяю твоё имя:
— Рой, Рой…
Какая, на фиг, субординация?
Ты прижимаешь меня к себе с такой заботой, будто не случилось ничего особенного. А меня жжёт и мучает стыд. Не знаю, как посмотреть тебе в глаза. Ты поворачиваешь моё лицо к себе и тихо целуешь в губы.
— Расслабился?
Вижу, что ты спокойно улыбаешься, будто ничуть не сердишься и не презираешь меня.
— Зачем ты сделал это? — спрашиваю шёпотом.
— Чтобы остудить накалившуюся атмосферу. Получилось?
Да, чёрт возьми! Только не было бы настолько мучительно стыдно.
— Но как ты… догадался? Что я… у меня… — затыкаюсь в смущении.
— Во-первых, я не идиот. Во-вторых, у меня та же проблема.
Глаза распахиваются сами собой, но я ничего не могу вымолвить.
— Стальной, ты хотя бы осознаёшь, что никакая сила не заставила бы меня делать всё это из-за чувства одиночества или от отчаяния? Будь ты мне безразличен, я бы тебя при первых же поползновениях выкинул за шиворот, как котёнка. Ты бы мяукнуть не успел. А ты подумал: любой смазливый пацан может прийти сюда и в два счёта соблазнить меня? Ну-ну.
— Я совсем не думал так, — щеки просто пылают. — Огненный, ты хочешь сказать, что… — пальцы утыкаются в твёрдый, упругий бугор на твоих брюках.
— Непросто всё, да? — сухо изрекаешь ты, отстраняясь.
— Погоди!
Но ты снова меня перебиваешь.
— Я до смерти боялся, что ты обо мне подумаешь, если заметишь. А после твоего поцелуя… Даже не знаю, каким чудом удержался от весьма необдуманных действий. Поэтому — уходи, пока не поздно.
— Ты бы ничего не сделал против моей воли.
— Завидная уверенность. Особенно если учесть твои провокации: «Делайте, что вздумается». Соображаешь, к чему ты меня едва не подтолкнул, сумасшедший мальчишка?
— Я не отказываюсь от своих слов.
Тянусь к тебе всем телом, но наталкиваюсь на преграду в виде твоих внезапно закаменевших пальцев. Они больше не мягкие, как пять минут назад, и это пугает. Ты перехватываешь моё запястье на полпути, и говоришь:
— Нет.
Тон, которым произнесено это короткое слово, мне совершенно не нравится.
— Тебе тоже должно быть хорошо!
— Мне замечательно. Давай не усугублять ситуацию. Ты пришел помочь. Своеобразным способом, конечно, но всё получилось. После того, что ты устроил, у любого депрессия закончилась бы по причине нервного шока. Завтра Хавок тебе спасибо скажет. Дальше справлюсь сам. Ступай в гостиницу и ложись спать.
Не хочется нарываться, но я это скажу:
— Сам справишься и со всем остальным тоже?
— Холодный душ, горячий кофе, и я до утра вполне способен буду просмотреть две стопы важных документов.
— Ну уж нет! — восклицаю возмущённо, и пока ты не увернулся, спешно целую тебя в щёку, потому что это единственное, до чего могу в данную секунду добраться.
Сойдёт для начала. Если верить твоему собственному признанию, самоконтроль тебе сегодня удаётся скверно.
— Стальной… Проклятье.
Да, тысячу раз, да! Я не позволю тебе мёрзнуть в душе под ледяной водой, после того, как мне самому было так сногсшибательно здорово!
— Остановись…
Да ни за что! Твои губы такие удивительные, если заставить их раскрыться. Немилосердно выдираю рубашку из твоих брюк, почти разрываю ремень, освобождая тебя. Ты внутри весь горячий и влажный. Зачем так долго было себя мучить? И, великие алхимики… Какой ты красивый! Кровь ударяет в голову от мысли о том, что я прикасаюсь к мужчине, с которым с отрочества был связан исключительно долгом и дружбой, а теперь ещё и каким-то новым, непонятным мне чувством.