- Скажи, что ты хочешь, детка?
- Возьми меня…
- Что? Куда я должен тебя с собой взять? – он словно издевался.
- Трахни меня, чёрт возьми! – изнывая от страсти, зарычала она. Вульгарна? Возможно, для обычного человека, но демону её порой циничная прямолинейность была в самый раз. В сладострастии Лайнеф оставалась его порождением. Они были настолько друг в друге, что стыдливость в сексе давно утеряли.
- Трахнуть?.. Заманчивое предложение, – он плотоядно усмехнулся, но в изумрудных глазах вспыхнул недобрый огонь. Демон приблизил губы к уху жены: - Но сперва ответь мне, женщина, куда ты отправила нашу дочь?!
Словно ледяной водой из ушата облили. Теперь стала понятна унизительная сцена её ареста на площади, запирание в башне, молчание Мактавеша, отказ развязать руки. Дьявол! Это было наказанием ей за своеволие и вмешательство. Пыткой. Да, да, сладостной и коварной в духе инкуба пыткой, рассчитанной на то, что она, полностью зависимая от него, доведённая до состояния, когда не только тело, но и затуманенный похотью разум окончательно изменит ей, во всём перед мужем повинится. Сейчас же… Сейчас же он предупреждал, до начала борьбы предлагал добровольно признать своё поражение, пока Лайнеф ещё окончательно не потеряла себя.
- Как ты узнал? – тянула эльфийка время, ибо, обеспокоенная за судьбу дочери, не продумала разговор с её отцом, но даже в этом ей было отказано.
- Отвечай, - обманчиво спокойно сказанное слово сигналом тревоги вонзилось в рассудок эльфийки, и где-то снизу к горлу подступала паника. Зная, что невредимой из ловушки инкуба не выберется, Лайнеф лихорадочно искала ответа.
- Я хотела… - удерживаемая за волосы, низведённая до статуса пленницы тигерна Данноттара снизу вверх смотрела на своего вождя, - я хотела устроить нам небольшую передышку от детей и побыть с тобой наедине. А почему нет? Гретхен Каледонию увидит, на людей посмотрит. Разве это плохо, ведь она под опекой брата и воинов? И Алекса за ней присмотрит. Разве это плохо, Фиен?
Этот пламенный взгляд, в котором она горела и плавилась, не оставлял ни малейшего шанса ей на надежду.
- Я бы тебе поверил, детка, - с придыханием лизнул хищник её губы и отстранился, - но твои глаза не умеют лгать.
Лайнеф не успела опомниться, как была подхвачена за стянутые путами руки и подвешена на вбитый в потолочную балку крюк. Насколько помнила, раньше его здесь не было, и пусть до пола ноги не доставали каких-либо пару-тройку футов, легче от того не становилось, ибо под массой собственного тела напряглись и заныли суставы, а верёвка нещадно резала запястья. Чтобы освободиться, можно, конечно, проявить чудеса акробатики, но для того по крайней мере у неё должна быть возможность попытаться, чего не допустит инкуб.
- Мактавеш, ты спятил?! – закричала она на него. – Сними меня!
- Да, считай, спятил! С тех пор как моя жена начала мне лгать! - выплюнул он ей в лицо обвинение и, оценив со стороны дело рук своих, приблизился, подхватил Лайнеф под бёдра, вынуждая ногами обвить свой торс. Интуитивно, она сжала его талию и приподнялась, когда пальцы инкуба дотянулись до её лона, возвращаясь к чувственной ласке. Мактавеш поймал и втянул в рот затвердевший её сосок, и против воли Лайнеф охнула, тут же закусывая нижнюю губу.
- Ты можешь быть королевой своих ушастых, детка, пока это не вредит мне, твоему господину, - подтверждая правоту сказанного, а заодно непререкаемое его господство над этой самкой, демон обнажил напряжённо-пульсирующий, вздыбленный член и, впившись пятернями в женские ягодицы, мощным рывком насадил её на себя, с удовлетворением отмечая, как захлебнулась она гортанно-восторженным криком. - Знай своё место, Лайнеф! Пока я жив, я здесь распоряжаюсь всем, в том числе судьбой наших детей. Итак, повторю вопрос: куда ты отправила нашу дочь?
Фиен сделал первый выпад. Он был настолько сдержанный, что казался неохотным, будто инкуб пресыщен любовными утехами, но Лайнеф очень хорошо знала, что означает эта сдержанность. Сравнимая с дуновением в продолжительный зной лёгкого ветра – предвестника бури, очень скоро она обратится чудовищным по мощи ураганом ничем не сдержанных плотских страстей. До полного её выматывания, до бешеного пульсирования крови в ушах, до нескончаемых оргазменных криков и осипшего голоса, до пота, до дрожи и спазм, до слепого обожания и безграничного повиновения тирану, ибо нет больше её и его – есть только они, до окончательного опустошения и упоительного сна в его объятиях.