- Милая, не реагируй так остро. Девственности не стыдиться нужно, а гордиться ею.
- Ну конечно же! Прикажешь белые простыни из окон покоев вывесить в знак моей чистоты? Хотя, какой смысл, когда эти… – кивнула неугомонная Гретхен на воодушевлённо поющих менестрелей, – глашатаи по всей Каледонии шатаются со своей былиной? У меня от этой девственности одни неприятности. Туда не ходи, здесь не появляйся. Куда проще, когда девчонкой была. И в казармы тебе пожалуйста, и с мальчишками хоть в рощу, хоть голышом в реку, а хоть на побережье. Сейчас же… ррр…
- Гретхен, престань капризничать. Ты – девушка видная, фигура у тебя ладная и сформировавшаяся, а уж невеста завидней некуда. Не гневи богов, да мужиков не доводи до греха. Ты хоть замечала, какими взглядами они тебя провожают?
Гретхен вздохнула и, положив руки на стол, понуро опустила голову:
- Надоело. Все мои сверстницы давно пристроены, у некоторых уже дети, а я… будто прокажённая.
- Глупышка, - Алекса едва не рассмеялась, но сочувственно пожала руку золовки. – Зачем жить торопишься в безрассудности, когда бессмертие тебе дано? Замуж по любви выходят, чтобы душа в душу и в счастье, и в горести. Правильно воспевают менестрели, невинность хранить для избранника нужно.
- А ты хранила? – на Алексу со всей серьёзностью уставились опушенные густыми ресницами глаза, смолянистый цвет радужки которых надёжно хранил все тайные помыслы их обладательницы. Свояченица насторожилась, ибо не нравился ей этот разговор. Что-то скрытничала сегодня Гретхен, что-то недоговаривала. Быть может, на откровенность откровенностью ответит?
- Получается, что хранила. Я Квинту до замужества себя отдала. Но мне повезло, ибо как только его увидела, нутром почувствовала, что это он. Знаешь, твой брат был первым мужчиной, который появился на пороге моей хижины. Деревенские мужики-калеки не в счёт. Ведьм-отшельниц не очень-то балуют общением.
Возможно, заслышав признание Алексы, случайный слушатель подумает, что перед ним ловкачка, ухватившая удачу за хвост, но Гретхен знала, что это неправда. Союз Квинта и Алексы был благословлён настоящей, глубокой любовью. Не такой яркой, конечно, как любовь её родителей, ибо, что касалось демона-инкуба Фиена и тёмной эльфийки Лайнеф, их чувства неслись бушующим течением из самой сердцевины тёмной сути, подобно извергаемой из жерла незатухающего вулкана лавине. Окружающих они пугали, но завораживали своей стихийной первозданностью. Не каждый решится на такую всепоглощающую любовь, но все о ней мечтают. Однако брат, перенявший суровую красоту отца, и свояченица, которую Гретхен считала сестрой, выстрадали своё счастье и оберегали его от любых посягательств и встрясок.
- Алекса… - Гретхен замялась. – Как ты поняла, что мой брат – твоя судьба?
- Ну и вопрос, милая, – улыбка смущения заиграла на губах ведьмы, однако она не спасовала, только задумалась, как объяснить девственно нетронутой душе необъяснимые вещи, ибо каждый сам созревает до них в нужный час. Фиалковый взгляд пробежался по фигуре мужа, о чём-то оживлённо беседовавшего с отцом-вожаком. Усладившись созерцанием Квинта, потеплевший и мечтательный, он вновь вернулся к Гретхен. Алекса промолвила:
- Это трудно, запросто не растолкуешь. Меня тянет к нему постоянно. Он всегда вот здесь сидит, - приложила она пальцы к груди, – и здесь, - ткнула висок, - и… вот здесь, - на сей раз ладонь ведьмы легла внизу живота. – И даже покалыванием в кончиках пальцев, когда прикасаюсь к нему. Понимаешь, он весь во мне, и в мыслях, и в сердце, и в теле. А я в нём, даже когда мы на расстоянии.
Алекса замолчала, пытливо разглядывая точёное личико золовки, а Гретхен отрешённо смотрела в никуда, и по этому взгляду показалось ведьме, что не так уж и не тронута душа девушки. Она всё ещё рассчитывала на обоюдную откровенность, когда мужской голос прервал её ожидания, заставив обеих вздрогнуть от неожиданности.
- О чём это вы судачите, тихушницы?
Словно почувствовав, что речь идёт о нём, ухарски улыбаясь, Квинт всецело завладел вниманием жены.
- О том, что не для мужских ушей, - подтрунила над ним Алекса, а он притянул к себе жену и с упоением смял мягкие, терпким вином увлажнённые уста, что не осталось незамеченным пирующими. По залу пронёсся одобрительный гул, с разных концов чертога зазвучали тосты за добрый этот союз, наполненные элем и вином кубки беспрестанно опрокидывались в глотки данноттарцев, а самые хмельные из них небезобидно пеняли, что, видать, Мактавеш-младший плохо старается, раз Алекса так и не понесла. Впрочем, стоило вожаку клана хмуро приподнять бровь, сии смутьяны быстро «сдулись», готовые хоть сквозь землю провалиться, лишь бы не быть под прицелом неусыпного ока сурового господина.