Я видела, как демон отразил атаку нескольких противников. Одному попросту сломал хребет, и тот кулем свалился на горящую землю, у другого вырвал меч и вонзил его в лоб. От хруста проламывающегося черепа у меня волосы на голове зашевелились. Хотелось потрясти головой, чтобы вытравить из себя эту сцену и больше никогда не слышать этого жуткого звука. Я не видела столько смертей и столько крови, но себя поймала на том, что больше меня не мутит от её вида. Напротив, по непонятному томлению, учащённому пульсу, неестественному, противоречащему здравомыслию возбуждению я чувствовала, что характерный железистый запах во мне пробуждает тот голод, который испытала на побережье, и я пожираю глазами тёмного воина с каким-то маниакальным восхищением. Мощный мужчина, которого вспоминала больше положенного, сейчас казался мне непобедимым богом войны. Он не знает усталости, эмоции ему чужды. Обозлённые саксонцы сыпали нервными атаками, он же, до крайности сосредоточенный, оставался хладнокровен и молчалив. За него с методичной стремительностью говорило его оружие. Наверно, позови я его, он и ухом не поведёт. Стало не по себе, когда допустила, что обозналась, и это не мой Даллас, а кто-то иной, до безумия внешне похожий. Демоны неспроста называли себя рожденными в пекле. Они были вспыльчивы в словах, несдержаны в поступках, иногда в глазах проклятых я ловила искры разбушевавшегося пламени, но в этом ангеле смерти сосредоточилось больше холода, чем в глыбе айсберга.
«Поспи, чертёнок, я пока разберусь тут немножко», - голосом Далласа разум по инерции напевал успокоительную мантру.
- Он сказал: «чертёнок». Он сказал: «чертёнок», - твердила я, не замечая, что сижу в луже собственной крови, а тело трясёт так, что зуб на зуб не попадает; что рядом лежит саксонский тесак, которым была ранена, от которого меня избавил демон – ничего этого я не замечала. Крепко зажмурив глаза, я убеждала себя, что не обманулась. – Он сказал: «чертёнок», значит, это Даллас… Но зачем? Для чего рисковать собой, когда кончено, не за кого больше драться?
Не знаю, по какой причине среди сотрясающих воздух возгласов варваров я выделила оборвавшийся вздох, как вообще умудрилась расслышать его, но он вырвал меня из состояния оцепенения. Я открыла глаза. В нескольких ярдах от Далласа, расставив толстые бревенчатые ноги, стоял громила с перекошенной яростью мордой. Он размахивал массивной цепью с шипованным железным шаром на конце, а мой кумир, сжимая кровоточащую голову руками, покачнулся и стал падать.
Всему есть предел, даже собственным страхам. Оказывается, нужно опуститься на самое дно и полной чашей испить животный ужас, чтобы вспомнить, что ты рождён не для того, чтобы быть затравленным, беспомощным зверьком, забывшим, что клыки даны для того, чтобы выжить. Оказывается, у меня они были, и достаточно острые, чтобы перегрызть шею уроду, пытавшемуся убить моего Далласа. Да, именно моего, ибо в день своего неожиданного боевого крещения, я со всей ясностью поняла, что мы, демоны, неисправимые эгоисты и собственники как в отношении тех, кто нам дорог, так и в отношении земли, на которой живём.
Но всё это угнездилось в моей тёмной душе позже, уже после того, как превратившись в чудовище, хищницу, в паре со своим наставником я заставила умыться кровавыми слезами иноземцев.
*****
Меня вновь трясло. Несмотря на тёплый вечер, было дико холодно и тоскливо от того, что этот чёртов день, весь состоящий из бесконечной встряски, никак не кончается. Меня трясло, сколько бы я не растирала ладонями плечи, и в какой-то степени я была благодарна этой дрожи, напоминающей о моей уязвимости. В уязвимости так много человека, а именно им больше всего я хотела быть.
С отупелым безразличием я наблюдала, как мой наставник (он ещё не знает о том) ухватил за ногу убитого саксонца и поволок его изуродованное тело с раскуроченной грудной клеткой к догорающему костру. Это я убила чужеземца, и страшные раны на остальных – тоже моих когтей дело, только… Я смутно помнила, как их рвала.
Даллас не изменял себе и после битвы. Всё так же молчалив и совершенно спокоен, когда мне хотелось орать во всё горло и биться в истерике на этой захлебнувшейся кровью земле.
- Так будет всегда? – неожиданно для себя задала я мучивший меня вопрос.
Он остановился, посмотрел на меня, поднял и бросил в огонь свою ношу и только после этого произнёс:
- Нет.
Я обняла себя крепче. Мне было до безумия мало короткого, сухого «нет». Сейчас именно от Далласа, от этого скупого на слова и сочувствие, но до одури нужного мне демона требовалось куда больше! Он был с ног до головы покрыт копотью, в волосах и на висках сгустки запёкшейся крови, некогда сияющие чистотой сапоги окончательно потеряли свой прежний вид, от него разило гарью, потом и… катастрофически необходимым мне утешением.