Вдвоём с матерью они снесли всё купленное в прежде пустующую кладовую. В этом просторном помещении Питер, оглядев каждый тёмный угол, приметил несколько щелей, похожих на те, что оставляли после себя мыши. Он никому не сказал об этом, а ночью, едва все заснули, взял отцовские гвозди и молоток, собрал во дворе обрезки досок и принялся заколачивать отверстия.
«Пусть отец отдохнёт, он и так много работает», – думал Питер, стуча молотком так, что никому в доме уж точно было не до отдыха.
Наутро отец сказал, что ему нужно научиться выбирать правильное время для игр и что по ночам дети, как, впрочем, и все люди вообще, должны спать. И Питеру стало так грустно и обидно, что он вернулся в комнату, зарылся носом в подушку и беззвучно рыдал. Один только Айдан обратил на это внимание и, вспрыгнув на кровать, принялся тереться холодным носом о его щёку. Но маленького мальчика расстроило не только то, что его труд не оценили по достоинству, но и то, что оценивать было как-то и нечего – он до кровяных подтёков отбил себе два пальца, посадил полдюжины заноз, погнул десяток гвоздей, которые припрятал в карманах своих брюк, а рано утром, пока все ещё спали, надёжно закопал в лесу, но щели так и не забил. Стыдясь неудачи и детским умом понимая, что со своим решением молчать только он один будет нести ответственность за каждый съеденный грызунами корнеплод, Питер нашёл хворостину попрочнее и стал дежурить у кладовой по ночам. Он выбирался из-под одеяла в самые спокойные часы сумерек, здраво рассудив, что именно в такое время свои носы решатся показать мыши, садился на корточки у двери. Так он каждое своё дежурство проводил у кладовой по несколько часов, стараясь даже не дышать, и сжимал хворостину с крепким намерением покарать вредителей. Но как в первую ночь, так и во все последующие он не приметил ни одной мыши. И всё же Питер верил, что стоит ему пропустить хотя бы одну свою смену, как грызуны тут же налетят всем скопом и оставят его семью совсем без еды.
Мыши так и не показались, но совсем без пользы ночные дежурства не прошли, потому как ровно неделю спустя мальчик сделал для себя удивительное открытие, случайно заметив отца, вставшего посреди ночи. Тот, совсем голый, прошёл мимо кладовой и, не заметив Питера, встал у окна. Он замер там, вглядываясь в ночь и будто бы пытаясь что-то увидеть. Питер дождался, пока отец уйдёт, и, внемля своему детскому любопытству, также встал у окна. Он поначалу подумал, что раздеваться для странного обряда вовсе необязательно, но позднее, когда лес на протяжении уже нескольких минут так и оставался сплошным тёмно-зелёным пятном, решил, что без этого всё-таки никак. Он снял всю свою одежду и сложил рядом с окном в аккуратную стопку, а после снова вгляделся в горизонт. Тогда-то он и в самом деле стал что-то замечать: лица, движения, причудливые когтистые лапы огромных худотелых великанов. Он наблюдал за этим новым в ночном мире явлением, не понимания, что это просто бурное воображение, которым столь часто больны дети.
Зато Бетти, не первый день замечавшая непроходящие вялость и сонливость своего маленького сына, случайно застала его смотрящим на улицу без одежды, и придумала этому совсем иное объяснение. С привычной для любой матери тревогой она в который раз насела на мужа, объясняя и доказывая нужду привлечь городского доктора. С твёрдой уверенностью, что лишь она одна знает, что лучше для её детей, Бетти покорно блюла правила и каждое своё решение сначала доносила до мужа.
– У нас нет на то денег, женщина, – ответил Джордж привычно грубо и безучастно.
– Да ты так и будешь всё о своём, пока дети не помрут?! – Её муж в ту минуту колол дрова, но даже топор в его руках не испугал Бетти.
– Смотри за ними лучше, тогда и не помрут. А сейчас поди прочь – работать мешаешь!
От этих слов она ушла в состояние беззвучной ярости, хоть и заранее знала его ответ. Также она знала и то, что когда-нибудь всё-таки сможет найти в себе смелость сделать всё по-своему. Обида за каждый отказ множилась в её сердце и однажды рисковала либо вырваться наружу чудовищной силой, либо расколоть его на части, навсегда лишив женщину возможности чувствовать этот мир. В этот раз Бетти действительно пошла прочь – одна, в город. Денег у неё при себе не было, а последние монеты из их пожитков муж держал в ящичке под кроватью и каждый вечер пересчитывал. Таким образом, в своих скромных мольбах помочь сыну излечиться она могла надеяться только на людскую доброту. Сначала Бетти спрашивала всех вокруг о докторе, который, как быстро выяснилось, уехал по делам ещё несколько дней назад и до сих пор не вернулся. Потом прошлась по бабкам, продающим травы, но те при всей своей обыденной любезности даже говорить не стали с женщиной без денег. Наконец, в момент, граничащий с беспомощным отчаянием, ей встретилась знакомая девушка. Увидев рыжие кудри и светлое улыбчивое лицо, Бетти сразу узнала Янси – жену доброго человека Гастона, что напоил и накормил их по пути в город. Они беседовали мило, как обычно беседуют старые подруги, и даже обсудили последние дела – как свои, так и мужей. Потом Бетти перевела разговор на недуг своего сына Питера, и Янси, проникшись глубоким сочувствием, какое свойственно одним лишь матерям, доверила старый рецепт отвара из трав, какие растут буквально под ногами. Весь следующий вечер, едва вернувшись к семье, Бетти только тем и занималась, что ходила то перед домом, то по лесу, ища описанные травы. Она успокоилась только тогда, когда Питер выпил готовый отвар и с видом явного недомогания побежал на горшок. Он мучился несколько часов, но мать знала – это всё это ему только на благо. И действительно, после крепкого продолжительного сна ребёнок подскочил с кровати, будучи энергичным, бодрым и уже абсолютно здоровым. И теперь уже никогда, сколько помнила Бетти, не болел, так что очень скоро она заготовила ещё трав и решила напоить и Анну, едва у той покажутся первые признаки какого-нибудь недуга.