Сам же Питер отказался от своей затеи сторожить кладовую ещё в тот момент, когда осознал, что его ночные дежурства рассорили родителей. И всё же он без пререканий выпил странный отвар матери, а позднее стойко принял свою участь и провёл на горшке несколько часов подряд. Отец, то ли оказавшись человеком более проницательным, то ли случайно заметив его в одну из тех ночей, когда от бессонницы вставал посмотреть на лес, без труда раскрыл истинную причину негодования Питера. Не без участия отцовской строгости и поучительных наказов они обсудили и обнаруженные в кладовой мышиные норы, и ночные дежурства, и странные опасности, скрывающиеся в лесу.
Вскоре, когда недостаток мебели в доме оказался восполнен, изгородь починена, огород расчищен и засеян, кладовые наполнились едой, кухня утварью, а в шкафах даже появилось несколько книг, Джордж засел мастерить новую колыбельку – взамен той, что была брошена в старом доме. Он выпилил плотную крепкую дощечку для дна, четыре потоньше для стенок и отполировал каждую, а затем долго и тщательно вырезал ножки. Это станет его первым подарком для будущего сына. Или дочки. Он не знал и не имел привычки загадывать такие вещи. Даже если ребёнок окажется слабым и умрёт, они с Бетти рано или поздно заведут ещё одного. Джордж был уверен, что его труды не пропадут. Мастеря колыбельку, он вдруг заметил, что Анна играет со сплетёнными Бетти куклами, и вырезал несколько деревянных игрушек для Питера – большую и сильную лошадь, гордого офицера с прямой спиной и широкими плечами, толстую корову. Позднее он ещё планировал сделать карету, да такую, чтобы в неё можно было впрягать лошадь, но заметил, что играть с Айданом сыну много интереснее, чем с деревянными поделками, и это как-то само собою забылось.
Несмотря на сердечные заверения Андерсона, соседи у них вскоре всё-таки появились. Всего одна семья, разместившаяся примерно на треть мили севернее их участка. Дом им сколотили на пустой, но менее заросшей растительностью земле, а занимались этим рабы. Притом нанятые, что поселило в голове Джорджа мысль, что семья из зажиточных. Бетти же от этого наблюдения одолела угрюмая зависть. Главой семьи, если так можно было назвать костлявого старика с косматой, насквозь проеденной сединой бородой, неспособного помочиться без посторонней помощи, приходился мужчина, возрастом более чем вдвое превосходящий Джорджа. Женой ему была женщина лет на тридцать моложе – крупнотелая, с тяжёлыми грудями, которыми она в разное время выкормила четверых крепких деток. Тревожась о дурной крови дочери, Джордж надеялся, что все соседские дети окажутся девочками. Но по воле злого рока это были пареньки – высокие и стройные, красивые на лицо, но с по-женски нежными руками, совсем неприученными к работе. В час ночных сумерек Джордж разговорил жену и узнал, что старшему из соседских детей вскоре исполнится двадцать пять годов, а младшему уже одиннадцать.
– Приглядывай за дочерью, женщина, – в строгости наказал он жене, заранее предчувствуя её неподчинение, – не хватало нам ещё у полупустой кормушки пригреть ублюдка.
Старый Кристофер, как звали соседа, добавляя приставку «старый», чтобы не путать со старшим сыном, носившим то же имя, являл собой то, чем Джордж никогда не хотел становиться. С утра, когда дети помогали ему выволочь дряхлые кости на улицу, и до самого вечера, пока не решали втащить обратно, он сидел в скрипучем кресле-качалке и курил трубку. Скрип этот, Джордж мог поклясться, звучал так противно и громко, что он слышал его на своём участке сквозь дребезжание пилы и стук молотка. Он даже на миг задумался, а не сделать ли новое кресло в знак доброй соседской воли, но потом решил, что много старику чести. Помимо трубки старый Кристофер с большим удовольствием налегал на крепкие настойки, что регулярно готовила его жена. В состоянии подпития он нередко вставал со своего кресла и потом, если не падал сразу, начинал гулять по окрестностям. Однажды даже добрёл до соседского участка, удивившись ему так, словно заметил впервые, и завязал беседу с Питером. Они с пару часов просидели на траве, пока старый Кристофер рассказывал мальчику о своей яркой и полной авантюр молодости, то и дело вздыхая и тоскуя по более свежему воздуху и чистым рекам тех лет. А Питер, заслушиваясь с притворным интересом, морщился от запаха алкоголя и своим детским умом всё никак не мог понять, как старик всего-то семидесяти лет мог участвовать в военных событиях, произошедших более ста лет назад, и рыбачить с сыном у реки, которая уже лет тридцать как высохла.