На улице уже стояла ночь. Дети старика Кристофера были невесть где, а жена всё ещё лила слёзы в чужом доме. И им всем давно бы пора вернуться: покойник сам себя не похоронит. Путь до дома Джорджу показался вдвое длиннее обычного, но, едва ступив за порог, он снова ощутил былые уверенность и непоколебимость, с которыми и сказал:
– Ваш муж скончался.
Анна зашлась истошным плачем, а когда Бетти попыталась успокоить её, протянув ладонь к широкому лицу, отбила руку соседки с такой силой, что та чуть не рухнула со стула.
– Я справлюсь. – Она утёрла платком слёзы и неуклюже побрела к двери.
Этой ночью Джордж совсем не спал. Он проделал уже привычный путь к окну, которое теперь посещал как любовницу – в неспокойные ночи, когда близости жены было недостаточно, чтобы унять его волнение. Он опять вгляделся в чёрную, как смола, ночь, различил там движущиеся, словно перевёрнутые маятники, кроны деревьев, вслушался в тишину. Лес молчал.
Но говорил воздух вокруг. Все чувства Джорджа словно остались в комнате старого Кристофера: руки его чувствовали сухую шею; нос улавливал запахи мочи и перегара; глаза видели животную тупость в почти что мёртвых глазах; и уши… уши слышали хриплое шептание, безумные откровения покойника. Лес молчал, но комната говорила голосом мёртвого соседа, и от этого Джорджу становилось совсем не по себе. Он знал, что ни в постели, ни в доме этот голос не оставит его, и, одевшись, отправился в лес.
Знакомые места и приметные деревья выглядели совершенно чужими в свете луны. Джордж практически не сомневался, что один в этом лесу, и всё же чувствовал себя гостем в чужом доме. Но таким специфичным гостем, что входит без приглашения, ночью, а не днём, через окно, а не через дверь, и даже боится разбудить хозяина. Дом встречал его плотным древесным ароматом и лёгким веянием луговых цветов, когтистые ветви пытались обнять, цепляли одежду. Джордж шёл всегда в одном направлении, не зная куда, но здраво рассудив, что так ему будет проще вернуться. Он шёл, пока за толстым рядом деревьев не показались силуэты первых домов, и, решив, что он прошёл лес насквозь и вышел к окраине города, повернул обратно.
Когда Джордж вернулся, Бетти крепко спала, обеими руками обхватив свой выпирающий живот. Оберегает дитя, как и должна мать, подумал он тогда. И всё же Джорджу было неведомо, что мысли Бетти и во сне, и наяву принадлежат не нерождённому ребёнку, а сияющему лику щедрого торговца Алонсо, чьи сладострастные речи огнём выжигали их семейные узы. Бетти видела его образ в своих снах, цеплялась взглядом за отблески лунного света в висках, побитых сединой многолетних странствий. В этих снах Алонсо обнимал её за худую талию, не испорченную тремя детьми, и руки его были так нежны, словно шёлк скользил по коже. Это не те сильные жилистые руки Джорджа, что не умели быть нежными. И после, вслед за очередным угощением вином, Алонсо осторожно укладывал её на полы своей кладовой и брал прямо там. В нём было столько жизни и страсти, сколько она никогда не чувствовала в муже, возлегающем на ложе с целью лишь отдать долг, как солдат на посту. Она желала его перед сном, учась видеть в постели рядом не болезненно узкую мужицкую рожу Джорджа, беспорядочно покрытую грубым волосом, а мягкий, приятный взору лик Алонсо, начинавшийся с аккуратной короткой бороды и заканчивающийся чуть отступившими назад волосами цвета благородного серебра.
Следующий день Бетти могла бы посвятить помощи соседкой вдове, даже Джордж был бы не против, но вместо этого она сослалась на возможность дёшево закупить богатый запас кукурузы и отправилась в город. Не скрывая своих намерений ни от одного любопытного взора, она уверенно шагала через весь рынок, и от её быстрой походки поднимались пыль и песок. Путь, как и во многие разы прежде, привёл к одинокой лавочке на самом краю рынка, а внутри уже ждал Алонсо. Он поприветствовал её невинной улыбкой и усмехнулся в отросшие усы, будто бы говоря «я знал, что ты придёшь», а Бетти в ответ посмотрела на него так, как смотрят совсем юные девушки, когда их сердца очаровывают. Он угостил её приторным красным вином, а на закуску подал твёрдый сыр и острые перцы, привезённые из Мексики. А когда от перца у неё стал гореть рот, Алонсо предложил яблоки и груши, чтобы их сладкий сок умерил жжение. После непродолжительной трапезы торговец уселся на пыльную скамью и, раскинув руки перед голой стеной, принялся вновь рассказывать о далёких и красивых землях. Голос его, красивый и мягкий, вызывал у Бетти трепет в груди. Ей казалось, что она слышит красивую песню (хоть Алонсо и не пел) наподобие тех, какими в древности собирали толпы очарованных слушателей странствующие барды. А после он стал рассуждать об извечной тяге к прекрасному, о свободе человека и о том, как эту свободу у него пыталось отнять общество.