Джордж осушал уже третий, когда бармен заканчивал рассказ. По его словам выходило, что доктор просто придумал повод уехать из города, а на самом деле бежал из него без оглядки, поскольку давеча расквитался со своей неверной женой и не желал быть повешенным, а как раз накануне отъезда заходил в этот самый салун, где и поведал одному лишь владельцу историю своего чудовищного преступления. В слова мужчины верилось с трудом, да и Джордж никогда прежде не слышал, что тот доктор был женат. И всё же он остался там и после того, как история была завершена. Допивая уже пятый стакан, он вдруг подумал, что вкус бурбона если не стал лучше, то хотя бы пьётся уже не с таким омерзением. А после шестого Джордж крепко уснул прямо на стойке. С тех самых пор, но не до конца жизни, крепкий напиток стал надёжным оружием в борьбе с бессонницей, а нужда в поисках доктора отпала сама собой. Тогда Джордж уже нередко замечал, что пальцы его стали неловкими, а руки то и дело прошибает дрожь, но считал, что это последствия недосыпания и пил ещё больше, чтобы спать крепче. Когда после очередного дождя отражение в случайной луже снова показало страшного небритого мужика, он уже не придал этому никакого значения.
И Питер, и Анна быстро приметили перемены в отце – его вялость, диким образом сочетающаяся с раздражительностью, – но не Бетти. В ночи, когда он уходил смотреть на лес или слишком крепко спал, она, смакуя фантазии о своём единении с Алонсо в другом мире, предавалась непродолжительным единоличным утехам. Лаская нежную плоть мягкими касаниями, она мечтала о теплых губах на лице и шее, о чувственных руках на груди и бёдрах, о горячей страсти, что будет бурлить в их соединившихся телах. Бетти казалось, что она рождена для познания такого удовольствия, но по злому року за всю жизнь познала лишь неопытность Оскара и скупое на чувства исполнение долга Джорджа. В каждую из немногочисленных попыток провести ночь как любовники он словно вонзал нож в низ её живота и Бетти содрогалась от боли. Но её муж, как и всегда, не останавливался, не доделав начатое. Снова и снова терпя эту боль, она приносила в ненавистный мир всё новые жизни. И прошли годы, прежде чем её желание отдаться мужчине душой и телом не из долга, а по собственной воле, стало готово вырваться с полной силой и, наконец, материализоваться.
Их негласный сговор с дочерью помогал и Анне, и Бетти совершать свои преступления в тайне от отца и мужа. Но если дочь только начинала постигать запретные удовольствия, то мать готова была окунуться в них с головой, откинув всё обременяющее. И в немой молитве она просила, чтобы и щедрый торговец Алонсо желал о том же. В очередной день покупок Бетти пришла, готовая отдаться его власти. Решиться было тяжело. Страх – острый как лезвие, прочный как леска, – туго связал её руки. Но боялась она не Алонсо, а мужа. Мысли кружили голову – тяжёлые и давящие, ходящие по кругу, падающие огромным грузом на остатки сознания. А телом правило желание. При виде лавки ей сразу стало легче: бескомпромиссный самосуд, истязающий рассудок, разрешился в её пользу без всякого приговора, стоило только задушить чувство вины; желание не только утвердилось, но и многократно возросло, когда Бетти как следует распробовала вкус новой увлекательной авантюры; и только страх не давал забыться и окончательно раствориться в предвкушении удовольствия, отрезвляя лучше родниковой воды. В конце концов она полностью утратит чувство осторожности, решив, что эти спешные суетливые ласки в кладовой овощной лавки, обещавшие стать приятным завершением каждого похода на рынок, лучшее, что произошло в её жизни за годы добровольного прислуживания мужу. Но сначала было тяжело.