Джордж не видел ничего честного в том, чтобы платить женщинам за уединение, которое не принесёт тебе наследника. А если вдруг станется, что принесёт, так это ж ещё хуже. Столько бед ребёнку, сколько позора семье. Где же тут честность? Только отъявленный лжец и недостойный мужчина способен допустить себе подобные мысли. Таким точно не по статусу владеть богатством и представлять высший свет. Уходя, Джордж прикупил себе сразу три бутылки крепкого бурбона и решил более не оставаться в салуне надолго, чтобы не слышать этих недостойных приличного гражданина речей. Позднее, закрывшись в кладовой и выпив целую бутылку перед сном, он провалился в беспамятстве рядом с лишённой всех радостей жизни женой. Он не замечал этого, как и не понимал, сколько проспал. Джордж проснулся среди ночи, гадая – прошло ли лишь несколько часов или за то время, что он спал, солнце успело взойти, опуститься, и настала новая ночь? В пьяном бреду, внимая какому-то странному, не отпускающему его со дня заселения в этот дом, желанию, Джордж вышел в коридор и встал у окна.
Мертвецы снова говорили с ним. Голоса их звучали чётче, речи стали богаче. Иной раз они рассказывали даже то, чего никогда не говорили при жизни и чему не особо-то верилось. Деревья, покачиваясь, открывали рты, но из их корявых, обезображенных уст доносились голоса покойников. Со временем не только тех, кого Джордж знал лично, но и незнакомцев. Вот какой-то Уильям рассказывает про молодую чудесную женщину, что очаровала его ранним вечером, а ночью, у ложа, куда он её привёл, подсыпала в чашу с вином яд; а Джером всё повторяет, как безумец перед казнью, что вовсе не он повинен в грабежах и убийствах, а человек с плаката розыска просто похож на него как родной брат, и всё это несомненно испытание, посланное богом его судье; а Сьюзан, за которую говорило самое худосочное, старое и уродливое дерево, протяжно плачет об утраченной зазря молодости, виня себя за скорые, необдуманные решения и злой рок, надругавшийся над ней ещё в юности. Голоса становились невыносимыми, и Джордж, давно открывший собственный метод борьбы с недугом, начал пить из второй бутылки, желая избавиться от пытающего рассудок наваждения. Но с каждым глотком голоса становились всё громче, а рассказы безумнее. И только утром, когда солнце нагрело лоб так, что голова заболела, голоса затихли. И лёжа в своей постели, Джордж так и не мог понять: был ли это сон или он действительно слушал рассказы деревьев, будто бы живших людскими жизнями, стоя голым у окна.
Едва две недели наказания прошли, как Питер поспешил вернуть нож и бруски. Отец ещё спал, и от него дурно пахло, поэтому мальчик обратился к матери. Бетти сильно удивилась, что он стойко выдержал назначенный срок, нашла нож и бруски, отдала сыну, и добавила:
– Ты мог прийти и раньше, отец почти сразу забыл.
– Нет! – сердито ответил Питер. – Это было бы нечестно. Неправильно!
– Ох уж эти мужчины со своими правилами, – посетовала Бетти и ушла готовить обед. – Всю её жизнь её окружали мужчины со своими правилами. Отец, муж, теперь ещё сыну не хватало этого понабраться.
Вернув заветный нож, Питер наконец-то стал ходить в город вместе с матерью. Раз в неделю, в один и тот же субботний день, он присаживался на корточки в тени бывшей столярной мастерской, стелил на землю тряпицу и выставлял на ней свои фигурки. Каждый раз ему удавалось продать хотя бы одну, а иногда даже две, но вырезал он их всё быстрее и быстрее. В конце концов, ему пришлось выбирать, какие фигурки взять с собой в этот раз. Индейцев, опасаясь отцовской немилости, Питер не брал никогда. Деньги ему платили совсем маленькие, но Питер с превеликим удовольствием покупал себе на них всякие сладости и довольно чавкал по дороге домой.
Но однажды он услышал, как отец ругается из-за очередной бесполезной покупки Бетти. Нет, Питер слышал это не в первый раз, так происходило постоянно. Денег никогда не хватало на всё, что хотели бы купить оба родителя. Тогда он решил отдавать все вырученные с фигурок деньги матери, а когда та, горько рассмеявшись, отказалась, Питер стал тайком прокрадываться в родительскую спальню по ночам и подкидывать монеты в сундучок, где хранилось небогатое состояние семейства Ламберт.
Но пока Питер добровольно отдавал всё то немногое, что имел, его сестра Анна, напротив, пыталась получить как можно больше. К её большому разочарованию, толпа поклонников, регулярно страдавших от авантюристских затей, постепенно растаяла. Она надеялась застать их на привычной угловатой улице, где всегда гурьбой собирались дети, но с прискорбием обнаружила там лишь одного мальчишку. Она хорошо помнила его рябое лицо с большими, преисполненными любопытством ко всему вокруг, глазами. Эта нелепая физиономия частенько маячила где-то позади всех, всегда вдалеке: он никак не решался конкурировать с прочими поклонниками Анны. Но теперь путь оказался открыт.