Со дня побега раба будни Джорджа стали куда труднее прошлых, а толку от его работы и так было мало из-за постоянного недосыпа. С потерей единственного помощника заниматься привычными делами стало особенно сложно, и он провёл не один день в раздумьях о приучении сына к работе на участке. Мальчик всё ещё дулся из-за кролика, но перечить отцу как обычно не решился и, в конце концов, с предельной самоотдачей стал делать всё, что было велено. Вместе они занялись обновить крышу колодца – Джордж распиливал брёвна на доски, а Питер приколачивал их на гвозди, то и дело получая выговоры за косые удары.
– Да где мы потом гвозди возьмём, покуда ты их все погнёшь?! – возмущался Джордж.
– Купим! – решительно отвечал Питер. – Я сам куплю, они дешёвые!
И правда, купит, подумал Джордж с гордостью за сына – монет, вырученных за фигурки, вполне должно хватить. Ощутив странное, незнакомое доселе чувство, он протянул руку и мозолистыми пальцами потрепал мальчика по волосам. Питер смутился неожиданному жесту, съёжился, но не рискнул отстраниться.
За их совместной работой дни стали проходить и легче, и продуктивнее одновременно. Теперь и Питер начал вставать гораздо раньше, помогая отцу с работой ещё до завтрака, а Джордж в свою очередь терпеливее относился к вызванным неопытностью оплошностям и, хоть и не давал сыну расслабляться, ругал его теперь куда реже. В этой довольно привычной каждодневной рутине Джордж обнаружил для себя очевидное, но при том новое открытие, что работать с собственным сыном гораздо приятнее, чем с рабом. И это же открытие поселило в нём странное ощущение какого-то нового вида удовольствия от работы.
Но если Джорджу такой расклад нравился с каждым днём всё больше, то Питеру становилось только сложнее. Его никогда надолго не отпускали мысли о ночных похождениях отца, а вопросы терзали ещё с тех самых пор, когда он и сам, раздевшись, стоял у окна. Джордж тогда дал ему некоторые ответы, но по прошествии времени и вопросов стало больше. Он никак не мог взять в толк, с кем отец говорит, что и почему стал пить, от чего ночные прогулки стали чаще. Но вместе с любопытством его охватывал страх – а не от того ли нужны эти дежурства, что в лесу обитают краснолицые люди, одного из которых Питер встретил? Он хотел спросить обо всём, но боялся, и чем больше времени они проводили вместе, тем сложнее было удержаться.
В очередной день, проведённый за работой, они как раз пообедали овощной похлёбкой и приступили к уборке урожая моркови, который Бетти, несмотря на беременность, ещё предстояло распродать на рынке. Тогда-то Питер совсем сдался и решился не только открыть свой секрет об увиденном в лесу, но и задать столь терзающие его вопросы.
– Пап, – тихо позвал он, всё ещё боясь своего заготовленного вопроса. – Почему ты встаёшь по ночам?
– Не спится, – сухо ответил Джордж и вытащил из земли корнеплод. – Отряхни.
Питер принялся пальцами снимать слой земли с овоща.
– А зачем ты стоишь у окна?
– Дышу воздухом. – Он подал ещё одну морковь.
Питер вдруг понял, что быстрее будет сбить землю с обоих овощей сразу.
– Но ты стоишь там часами…
– Да не стучи ты их друг о друга, плоды побьёшь!
Питер отскочил, когда отец выбросил в его сторону руку, и весь сжался от страха.
– Не порть овощи, говорю! По одному за раз.
Под строгим взглядом отца он так испугался, что чуть не выронил корнеплоды, и тут же забыл о чём хотел рассказать. Прошло всего несколько минут, и Джордж вернулся к прежнему строгому, но не злому настроению, а Питер так больше ничего и не сказал.
В середине дня, когда солнце вот-вот бы достигло зенита, мимо дома семьи Ламберт проехала телега – хорошая и новая, её дно совсем не скрипело даже несмотря на огромное количество пожитков и аж шестерых человек.
– Бетти! – крикнула Анна и помахала соседке рукой. Её несчастное лицо наконец-то начало худеть и выглядело болезненно даже несмотря на растянувшуюся улыбку – свет, который женщина некогда несла своим извечно радостным настроением, стремительно угасал.