Годы совместной жизни, построенной по привычным Джорджу правилам, принесли ему скупое одобрение отца, хороший дом, дочь, которую он никогда не умел и не учился понимать, и сына, так похожего на него в детстве, что было дурно проявлять к нему ту же жестокость, какая сделала его мужчиной. И только неиллюзорная опасность, пришедшая из леса, побудила сделать поистине непривычную для Джорджа Ламберта вещь – нырнуть в закрома воспоминаний, перебрать, как архивы, их все, отследить путь мужа и отца, и осознать, что какие бы несчастья это не принесло всем окружающим, поступать иначе он просто не умел.
Джордж обнаружил себя посреди стен огня, за окном маячили полуголые мужчины, размахивающие руками и протяжно улюлюкающие. Кое-как поднявшись на согнутых ногах, потея из-за пропитавшего дом жара, он прикрыл рукой глаза от слепящего зарева. Среди общего хаоса отчётливо слышалось тяжёлое дыхание за спиной.
– Бетти! – вскричал он, пытаясь перебить треск досок. – Ружьё!
– Дети! – воскликнула та в ответ.
– Дети потом. Сначала ружьё!
Бетти прокляла мужа за выбор, но вновь подчинилась. Придерживая подол платья, чтобы то не загорелось, она, как могла, быстро пробралась через коридор и оказалась в спальне. Там её ждал незнакомец. Каким-то невообразимым образом дикарь попал в их спальню, минуя единственную дверь. Он осматривался, когда Бетти вошла. Их взгляды встретились, и индеец достал нож. Она бросилась к стене с ружьём, словно в намерении в последний раз исполнить волю мужа даже ценой собственной жизни. Индеец набросился, ударил ножом в плечо, Бетти вывернулась и оттолкнула его в стену. Мужчина приложился к горящим доскам и взревел, а она ухватила ружьё и побежала прочь. Глаза ослепили слёзы – вызванные то ли болью, то ли дымом. Бетти с трудом не заблудилась в прямом коридоре и вышла к Джорджу, остолбеневшему на пороге.
– Теперь дети! – сказал он, забирая ружьё.
Тут его свалили на пол, и Джордж закрылся от удара прикладом. Сверху, рыча и скалясь, как дикий зверь, восседал краснолицый человек. Джордж оттолкнул его, затем пнул, поднялся и ударил прикладом в лицо. Затем ещё раз. И ещё. И снова. Он бил быстро и сильно, пока лицо не стало месивом. Заряженную дробь Джордж вознамерился придержать. Бетти он увидел уже во дворе – её тащил по траве рослый мужчина. К детям она так и не успела. Джордж бросился в огонь, закрывая лицо воротом перепачканной кровью рубахи. Он звал детей, но голос тонул в шуме полыхающих досок. И всё же Анна и Питер как-то расслышали, вышли на его крики. И все втроём они выбрались на воздух.
Ночь окрасилась в жёлто-красное от бушующего пламени, привычную тишину как молотом пробивали доносящиеся со всех сторон крики. А лес извергал из себя всё новых дикарей, и деревья монотонно качались, наблюдая за всем происходящим с безопасного расстояния. Покойники, навещавшие Джорджа, с немым упоением наблюдали за теми, кто скоро к ним присоединится. Кристофер, Гастон, Карл – все они тянули свои истончавшие руки-ветви в намерении обнять и забрать.
В общей суматохе Анна вспомнила о припрятанном под кроватью мешке с деньгами. Он лежал там – билет в жизнь – но Анна не решилась за ним вернуться. Питер же подумал об Айдане, чей скулёж в последний раз звучал среди треска обгладываемых огнём стен, и его было уже не остановить.
Джордж только и успел выкрикнуть (что никто не услышал) имя сына, когда тот ловко выпутался из его хватки и бросился в дом. Он протянул руку, чтобы схватить сына, и ухватил только воздух. Всего миг, и сражённый стрелой Питер как подкошенный упал лицом в огонь и больше не шевелился. Джордж проглотил немое отчаяние, притянул дочь к себе, а её руки обвились вокруг него. В суматохе он взглядом нашёл жену и приготовился стрелять. Дикарь поднял её ослабшее от многочисленных ударов тела и поднёс к горлу нож. Платье на Бетти было порвано, стало красным от крови, его части липкими лоскутами стекали по её оголённой груди.
Лишь на миг, перед самым концом, Бетти увидела целящегося в неё мужа и испугалась, что тот наконец-то познал её душу. Понял её протест против собственной жизни, выяснил правду об Алонсо и намерении лишить жизни нерождённое дитя, бросить на произвол судьбы семью, отправиться в другое место с другим человеком. Он всё понял, но не принял, подумала она тогда и вдруг улыбнулась, почувствовав в приближающемся моменте не только освобождение, но и долгожданную плату за все её преступления. Она долго ждала. Да! Пусть так и будет! Смерть далась ей легко, и перед самым уходом она не испытала ни тени сожалений. Мир отпустил её, и, уходя, она презирала его.