– Я начну с того, что продам лошадь, и подумаю об остальном.
– Приведите конюха! – тут же задребезжал голос мэра. – Конюха! Конюха! Пусть этот непутёвый толстяк подрывается и немедля идёт сюда!
Конюх оказался колченог, а потому шёл не спеша, припадая на правую сторону. Кто-то позднее пояснил, что своенравный конь лягнул его так, что раздробил бедро, но даже это не мешало мэру каждый раз торопить бедолагу, то и дело угрожая урезать жалование. Жалования, что интересно, конюх не получал уже много лет – только обед в местной столовой да разрешение спать в маленьком домике рядом с конюшней.
– Я Карл, – хрипло сказал он и протянул Джордж руку, не побрезговав испачкаться в грязи. – Славная у вас семья, сэр.
Мэр Андерсон общительность конюха не одобрил:
– Ты так долго сюда шёл, а теперь смеешь тратить время на разговоры?! Ты не с ним говорить должен, а лошадь смотреть! Или ты забыл, что конюхи занимаются лошадьми? Могу напомнить!
Кряхтя и хрипя, явно сам того не желая, Карл приступил к осмотру. Он осмотрел её зубы, без всякой боязни раскрыв двумя пальцами мясистые губы, постучал костяшками пальцев по копытам, ощупал живот, даже под хвост заглянул. Кляча, по его мнению, оказалась до того загнана и стара, что место ей нашлось бы только на бойне. Да ещё и мэр потребовал не затягивать, а то мясо того и гляди испортится.
– Приходите на рынок рано утром, – добросердечно посоветовал Клифф Андерсон. – У нас давно не было конины. Вы и опомниться не успеете, как её уже сметут с прилавков!
Джордж погладил лошадь по загривку и тихо, словно стыдясь этой своей привязанности, прошептал ей на ухо:
– Мэри.
Она попыталась что-то ответить, как когда-то давно, когда ещё жеребёнком восхищала фермерского мальчонку своим громким, полным жизни ржанием, но из иссушенной лошадиной глотки вырвался лишь хрип.
– Ничего, старушка, ничего, – сказал Джордж уже громче, невольно стыдясь собственного вида и произносимых слов. Как бы дети не решили, что он умом тронулся: какой вздор – говорить с лошадью!
А Мэри, лишь одна понимая его, как и в те далёкие, почти позабытые годы, чуть склонила голову и опустила веки под тяжестью прожитых лет. Когда она открыла их снова, из-под пушистых ресниц покатилась крупная капля.
«Слеза? Слеза ли?» – думал Джордж, впервые видя, как плачет лошадь. И в тот самый миг он увидел в больших карих глазах столько понимания, сколько не видел никогда в жизни. – «Она всё понимает. Вообще всё!»
Тогда он без труда прочитал во взгляде Мэри и радость приближающегося избавления, и горечь расставания. Он отвернулся, проглотил тяжёлый вздох, и, убрав руку с грубой шерсти, махнул то ли мэру Андерсону, то ли конюху Карлу, а после ушёл вместе с семьёй.
– Приходите за деньгами с утра! – весело прокричал мэр им вслед.
Всей семьёй они заночевали у проявившей сострадание семьи – в хлеву, на сене, рискуя подцепить блох. С утра пораньше Бетти, пользуясь лишь практическими соображениями и не желая потревожить скорбь мужа, выразила желание сходить на мясной рынок и купить немного конины – им нужно поскорее распродать мясо, а, стало быть, цена за него не должна быть очень высокая. Но в ярости, с которой было встречено предложение жены, Джордж не в первый и не в последний раз наотмашь ударил её по лицу. Бетти взвизгнула и упала прямо на изгородь, которая затрещала и развалилась под весом беременной женщины. Джордж ещё час объяснялся с хозяевами хлева, а потом два приколачивал молотком новые доски. Жена же его несколько дней не могла сидеть из-за глубоко впившихся заноз и зареклась впредь никогда не вспоминать о зарезанной кляче.
Весь следующий день, а также несколько последующих, Джордж помогал в городе по строительству, Питер выполнял разные мелкие поручения, а Бетти и Анна распродавали их пожитки. Очень скоро вещей осталось так мало, что даже телегу решили продать – всё равно впрягать в неё некого. Благодаря трудолюбию и исключительному старанию Джорджа, его семью были рады накормить в каждом доме, и поселить в каждом хлеву. Он улыбался своими обветренными губами и кланялся, точно ему предоставляют великую благодать. Но такое гостеприимство горожан его на самом деле не грело, а настоящим стремлением, как и прежде, оставалась покупка собственного дома.