Джордж с ранних лет относился к своим идеям с большим трепетом и проникался каждой, едва она приходила ему на ум, как главной целью своей жизни. Иногда, особенно по малолетству, он мог забыть какую-то из них, и был не в состоянии заниматься чем угодно другим, пока не вспомнит её, а потом и сам дивился, на какие глупости потратил половину дня. За те же, которые не забывались, он брался с нечеловеческим упорством и в своих усилиях не страшился никаких трудностей. Единственным условием его безудержного порыва было понимание того, что идея принадлежит ему и только ему. К работе над чужими замыслами он нередко подходил спустя рукава. Его отец ошибался, считая сына непутёвым лентяем, но был прав (как считал сам Джордж), лупя его по спине за каждую провинность. От этого его кожа со временем стала грубой, а боль стала казаться более привычной, чем зной солнечного дня. Годы спустя идей стало становиться меньше, но каждая из них требовала всё больших усилий, и Джордж, пряча яростный порыв в задумчивом молчании, всё столь же неистово брался за домашние и семейные дела.
Но дни работы плавно переросли в недели, а затем и в месяцы, и в своём беспрерывном труде каждый со временем полностью утратил ощущение семьи, и на какое-то время все зажили полностью самостоятельной жизнью. Джордж сутками напролёт рубил, чинил и строгал: руки его совсем огрубели, а лицо так давно не знало лезвия, что внешне он состарился на все лишние десять лет. Для Бетти весь мир сошёлся вокруг продажи любимых вещей, расставание с каждой из которых давалось с большим трудом, и собственного дитя в утробе, с которым она не расстанется уже никогда. Для Питера любое поручение, будь то сбор ягод с кустарника, или передача письма, становилось захватывающим приключением. И, помимо денег, он частенько получал свою персональную, принадлежащую только ему одному награду. Однажды, например, его накормили похлёбкой, но такой густой, что Питер подумал, что это каша на воде. Каша, в которую по какому-то непонятному разумению положили множество самых разных овощей, добавили мяса, но почему-то забыли про крупу. Почему – он так и не понял, хотя было очень вкусно. Его сестра Анна, очень быстро утратив интерес к мелкой торговле, договорилась со своей более расположенной к разного рода сделкам матерью, что иногда будет уходить погулять, и очень скоро исчезла совсем. Джордж так и не узнал о тайном соглашении жены и дочери, но однажды увидел её в компании городского мальчишки и не на шутку переволновался. Однажды ему даже показалось, что он будто бы видел, как мальчишка тянулся к губам Анны. Джордж бы выпорол дочь, как в былое время порол Питера, но вмешалась Бетти, а её он вновь бить не решился.
– Ты делаешь это в последний раз, женщина, – сказал он ей тогда со всей многотонной тяжестью своего голоса.
Она не удостоила его ответом, но взгляд, выражающий одну лишь непокорность, он уже никогда не забудет.
Джордж с тех пор вёл за дочерью наблюдение (настолько тщательно, насколько это было возможно при его почти круглосуточной занятости) и тайно переживал, что от матери к ней перешла тяга к молодой любви, и в своё время девочку будет тяжело выдать замуж. В этой святой отцовской миссии он совсем без присмотра оставил своего сына, справедливо решив, что мальчика в эти годы в достаточной мере увлекает его пёс Айдан, и пройдёт ещё много лет, прежде чем Питер, как каждый мужчина в своё время, встанет перед искушением любить многих женщин и проживать жизнь в стакане.
Джошуа всё-таки отдали в услужение мэру Андерсону – всего лишь на время, заранее чётко оговоренное. Джордж однажды на улице случайно пересёкся с чёрным рабом взглядом и с ужасом понял, что тот его не совсем узнаёт. Тогда он впервые задумался о том, как же давно на самом деле они живут в хлевах и занимаются практически всем, за что платят. Джордж был хорош в быту, но деньги считать совершенно не умел, только складывал их в общую кучу и доверял всё жене, наказывая тратить не больше, чем нужно. Но прошли месяцы и тут даже болван (а Джордж болваном себя не считал) понял бы, что нужная сумма уже давным-давно должна была скопиться. Вопрос стоял остро, как нож у горла вора, и было совершенно очевидно, кому следует его задать. Но Джордж и рта раскрыть не успел, оказавшись подле своей благоверной, как она обожгла его слух обвинительной речью. Ропща на извечные неудобства и скудные яства, Бетти попыталась обвинить мужа в том, что он не удосуживается снять семейству даже комнаты в гостинице. По её разумению, мужчина мог спать хоть на сене, хоть в лошадином навозе, если его такое устраивало, но детям и беременным женщинам нужна была нормальная постель и споров на этот счёт и быть не может. Едва жена договорила, как Джордж схватил её за шею так, как обычно хватал полено, и тряс, пока не вытряс все гадкие слова из глотки, и, как он надеялся, мысли из головы. После этого случая распоряжение накопленным состоянием целиком и полностью перешло к главе семьи. Не прошло и двух недель, как прежде неизмеримо светлые лица жены и детей потускнели, как его собственное в первые же дни жизни в новом городе, но денег набралось аж половина от стоимости приличного дома. К тому моменту руки Джорджа покрылись несчётным количеством новых мозолей, а спину не переставало ломить, но тут словно сам мэр решил вдруг сжалиться над бедной семьёй. Он предложил им старый дом, честно предупредив, что ремонт займёт время, располагавшийся в отдалении на юге города, подле леса. За работу Джошуа он при этом не заплатил, аргументируя это отчасти тем, что негр жрёт почти что на столько же, сколько зарабатывает.