Воспоминания о страшных месяцах, проведенных в турецкой тюрьме, Толстой сохранит до конца своих дней. Об этом будет напоминать ему и та часть фамильного герба, который он обретет вместе с графским титулом в 1724 году, где изображены семь башен с полумесяцами — обозначающими, что он был «Чрезвычайным и Полномочным послом при Порте Оттоманской тринадцать лет… от турок был двоекратно в заточении в крепости, именуемой Едикуле, то есть семибашенной, содержан», и что здесь «за интересы отечества своего страдал».
Умер Толстой в Соловецком монастыре, куда его сослал всесильный Меншиков после смерти Петра Первого. Среди его вещей печати не оказалось. Ни к чему было брать с собой в ссылку эту теперь для него бесполезную вещь. Ее хранили родственники, как реликвию, напоминавшую о заслугах перед Россией их знаменитого предка. Потом печать досталась внуку петровского дипломата — прадеду писателя Андрею Ивановичу, а от него по наследству перешла Льву Николаевичу Толстому.
Тайна «Мебели розового дерева»
Профессор римской литературы господин Бержере, герой романа Анатоля Франса «Современная история», ненавидел фальсификаторов. Однако снисходительно считал, что подобный грех позволителен филологу. Видимо, потому, что и сам любил удивлять своих друзей «случайно» обнаруженными древними греческими текстами или выписками из редких книг, название которых почему‑то отсутствовало в библиографических справочниках.
В руках профессора каким‑то странным образом оказывался то греческий текст, якобы найденный в одной из гробниц города Филы, который он переводил на французский, то редкое уникальное издание XVI столетия, откуда он будто бы списывал одну из «весьма любопытных глав». Друзья ученого, ученики знали об этой особенности профессора. Прослушав очередной перевод «неизвестного» текста, они лишь понимающе улыбались.
Франсовский любитель литературных мистификаций — образ в известной мере собирательный, и писатель не случайно наделил его особой страстью. Перелистайте страницы истории мировой литературы и вы обнаружите немало анонимных изданий и загадочных псевдонимов, талантливые мистификации и ловкие литературные подделки. Современники часто и не подозревают о литературном обмане. Только много лет спустя, благодаря неожиданной находке или случайному открытию, выясняется поражающая всех истина. Так было с опубликованными в XVI веке гуманистом Сигониусом неизвестными отрывками из Цицерона. Двести лет верили, что это действительно принадлежащие знаменитому римлянину произведения. Обман был раскрыт два века спустя благодаря найденному в архиве письму Сигониуса, в котором он признавался в мистификации. А разве творчество легендарного барда Оссиана не оказалось плодом воображения английского поэта Джона Макферсона и испанку Клару Гасуль не «породил» Проспер Мериме? А история со знаменитой Краледворской рукописью, оказавшейся созданием чешского филолога Вячеслава Ганки?
Наиболее талантливые из этих произведений, вышедшие из‑под пера мастера, остаются и после разоблачения в большой литературе. Другие оказываются низвергнутыми с пьедестала, на который их незаконно вознесла ловкость авторов. Место таких произведений в музее литературной криминалистики.
Однако в литературе поспешные, скороспелые: выводы так же опасны, как и в судебной практике. Прежде чем произнести приговор над «подозреваемой» книгой, необходимо взвесить все факты, тщательно изучить обстоятельства «дела», провести, если требуется, дополнительное расследование. И только после этого выносить суждение. Сделать это бывает тем более нелегко, что нередко в литературе приходится идти не по горячим следам произведения, а иметь дело с давними, как говорится, застарелыми случаями. Поэтому «дознание» иногда длится не один десяток лет. Бывает и так, что в ходе расследования отпадают все подозрения в адрес литературного произведения и ему возвращается «доброе имя».
Более трех десятков лет потребовалось для того, чтобы с наибольшей долей вероятности определить подлинного автора повести «Мебель розового дерева».