Однако с некоторых пор, а точнее после смерти Николая I, положение изменилось. От посетителей не стало покоя. Ни страх перед жандармами, ни страшная даль (предместье, где жил Герцен, находилось далеко от города), ни постоянно запертые, особенно по утрам, двери дома — ничто не останавливало. «Мы были в моде», — шутил Герцен. Дошло до того, что в одном путеводителе для туристов Герцен значился среди достопримечательностей Путнея.
Обычно посетители являлись в ранние утренние часы — самые неподходящие для визитов. И слуге Жюлю не раз приходилось отказывать им, ссылаясь на то, что господин никогда не принимает по утрам. В таких случаях Жюль просил оставить записку.
Предложил он это и молодому русскому, оказавшемуся в конце августа 1857 года у дверей герценовского дома.
Записка, оставленная гостем из России, была короткой, всего несколько слов. Автор ее писал, что имеет необходимость видеть господина Герцена и просил назначить удобное для визита время. В конце стояла подпись П. Бахметев и было указано место, где он проживал: Саблоньер–отель.
В тот день Герцен направлялся в Лондон, поэтому решил сам зайти к незнакомцу.
Это был «молодой человек с видом кадета, застенчивый, очень невеселый и с особой наружностью, довольно топорно отделанной, седьмых–восьмых сыновей степных помещиков. Очень неразговорчивый, он почти все молчал; видно было, у него что‑то на душе, но он не дошел до возможности высказать что», — рассказывал потом Герцен о своей встрече с Бахметевым.
Герцен пригласил его дня через два–три отобедать у него, по еще до этого случайно снова повстречал на улице.
— Можно с вами идти? — спросил Бахметев.
— Конечно, не мне с вами опасно, а вам со мной. Но Лондон велик…
— Я не боюсь, — и вдруг, закусивши удила, он быстро проговорил: — Я никогда не возвращусь в Россию… нет, нет, я решительно не возвращусь в Россию…
— Помилуйте, вы так молоды?
— Я Россию люблю, очень люблю, но там мне не житье. Я хочу завести колонию на совершенно социальных основаниях; это все я обдумал и теперь еду прямо туда.
— То есть куда?
— На Маркизовы острова.
Герцен смотрел на него с удивлением, пробовал уговаривать не спешить: «Ведь и тут не все безотрадно и безнадежно».
— Да… да. Это дело решенное — я плыву с первым пароходом и потому очень рад, что вас встретил сегодня.
И вслед за тем заявил, что дело, предпринятое Герценом, пропаганда его — необходима… И что он решился, оставляя навсегда родину, сделать что‑нибудь полезное для нее.
«У меня пятьдесят тысяч франков; тридцать я беру с собой на острова, двадцать отдаю вам на пропаганду». Герцен поблагодарил Бахметева за добрые намерения, но взять деньги без расписки отказался.
— Ну, не будет нужно, вы отдадите мне, если я возвращусь; а не возвращусь лет десять или умру, употребите их на усиление вашей пропаганды. Только, — добавил он, — делайте, что хотите, но… не отдавайте ничего моим наследникам.
Затем Бахметев попросил Герцена свести его в банк к Ротшильду: «Хочу скорее отделаться от двадцати тысяч и уехать». На слова о том, что, может быть, он когда‑нибудь вернется еще, может соскучиться на Маркизских островах и у него явится тоска по родине, Бахметев лишь отрицательно покачал головой.
Следующий день, накануне отъезда Бахметева, прошел в хлопотах и суете. В банке, куда они оба явились, Бахметев разменял ассигнации на золото. Все смотрели на него с изумлением. Когда же он попросил выдать аккредитив на Маркизские острова, конторщики застыли с широко открытыми глазами. Директор бюро бросил на Герцена испуганный взгляд, который лучше слов говорил: «Он не опасен ли?»
Такого еще не бывало в банке Ротшильда — никто никогда не требовал аккредитива на Маркизские острова!
По дороге в отель заехали в кафе, расположенное неподалеку, и Бахметев, по просьбе Герцена, написал расписку на имя его и Огарева.
Окончив таким образом все дела, они отправились к Герцену обедать.
А на другой день Герцен пришел к Бахметеву в отель проститься. Тот был совсем готов. «Маленький кадетский или студентский, вытертый распертый чемоданчик, шинель, перевязанная ремнем, и… и тридцать тысяч франков золотом, завязанные в толстом фуляре так, как завязывают фунт крыжовнику или орехов». Перевязывая заново упакованные деньги, он по неосторожности рассыпал их, несколько пачек выскользнуло на пол.
И так едет этот человек на Маркизские острова! Герцен не на шутку встревожился — его убьют и ограбят прежде, чем он отчалит от берега. На предложение переложить деньги в чемоданчик Бахметев ответил, что тот уже полон. От сака, который взялся ему достать Герцен, решительно отказался. Странный человек!