«Ваши произведения, — продолжает Гийераг, — неоднократно мною перечитанные, показали, сколь оправдано мое восхищение. Здесь, вдали от вас, сударь, и от пышных церемоний, которые могут порой поразить воображение, я испытываю отвращение к этой прославленной стране, но ваши трагедии кажутся мне еще более прекрасными и нетленными…
Действительность дает вам материал, столь обширный, что вы можете даже почувствовать себя подавленным, а потомки, возможно, усомнятся в правдоподобии описываемых вами событий».
Казалось, мечты о придворной карьере отходят на задний план.
Все больше тянет его к серьезному литературному труду. Он продает свою должность и начинает писать. Барбен издает «Португальские письма», выдавая их за точный перевод с имеющегося якобы у него португальского текста.
Именно в этот момент Гийерагу вновь представилась возможность для придворной карьеры. Соблазн, искушение, всю жизнь преследовавшие его, одерживают верх. Он порывает с друзьями–литераторами и покупает с разрешения короля должность «секретаря покоев и кабинета его величества». Место почетное и выгодное: монарх поверяет его в свои сердечные тайны и он спит в гардеробной короля. По совету короля он пытается продолжать писать — работать над комедией на политическую тему. Вскоре следует новая милость: в год, когда появился роман Мадлен де Лафайет «Принцесса Клевская» — «эта, — как говорят французы, — принаряженная и слишком рассудительная сестра португальской монахини», Гийерага назначают послом в Константинополь. Вместе с семьей он покидает Францию.
Талант дипломата и политика, в конце концов одержавшие верх над писательским талантом, помогает ему добиваться благоприятных для Франции соглашений. Умер Гийераг в Константинополе в 1685 году.
На этом закончилась придворная карьера Гийерага, ради чего он пожертвовал своим, может быть, истинным призванием. Как литератор, Гийераг был забыт. Лишь в одном из стихотворений Буало встречались напоминавшие о нем строки:
Ум, рожденный для двора, властелин в искусстве нравиться,
Гийераг, который умеет и говорить и молчать…
И только в наши дни, спустя триста лет, когда удалось, наконец, разгадать загадку «Португальских писем», имя Гийерага возвращено литературе. Отныне точно установлено, что «Португальские письма» написаны им и что родина их — Франция.
Обманщик с Норфолк–стрит
Есть в Британском музее зал манускриптов. Здесь в столиках–витринах под стеклом, задернутом зеленым репсом, хранятся уникальные документы — рукописи корифеев английской литературы Свифта и Мильтона, Байрона и Диккенса, Теккерея и Б. Шоу. Тут же находятся первые издания произведений Шекспира, на некоторых из них — пометки, сделанные рукой великого драматурга.
Попадая в этот зал, где собраны бесценные рукописные листы, хранящие следы жизни и творчества великих мастеров слова, вы становитесь, как заметил в свое время Гёте, словно по волшебству, их современником.
Но вот вы останавливаетесь перед рукописью пьесы с незнакомым названием «Вортижерн», рядом — ее печатное издание, помеченное 1832 годом. Вы озадачены тем, что никогда не слышали о такой пьесе, более того — вы поражены — на титульном листе рукописи надпись: Уильям Шекспир. Не может быть, говорите вы себе, у Шекспира нет такого произведения…
Старый Лондон славился своими лавками. Лавки перекупщиков, лавки букинистов, лавки ростовщиков, лавки антикваров во множестве таились по темным закоулкам английской столицы. За счастливой или горестной судьбой некоторых домов, особенно тех, где были расположены лавки, любил следить Чарлз Диккенс, это занятие доставляло ему не меньшее удовольствие, чем наблюдать жизнь улицы, ее обитателей. Писатель, по его собственным словам, облюбовал себе несколько таких лавок в разных концах города и обстоятельно знакомился с их историей.
Одну из них Ч. Диккенс описал в своем романе «Лавка древностей». Говорят, она помещалась в доме, построенном в 1567 году, который и сегодня еще стоит на Портсмут–стрит…
Лет за двадцать до рождения Ч. Диккенса, в конце восемнадцатого столетия, на другой лондонской улице — Норфолк–стрит жил старый антиквар и букинист Сэмюэл Айрлэнд. В прошлом художник–гравер, он с карандашом и альбомом объездил многие страны. Но, кроме призвания художника, в нем жила неуемная страсть собирателя и любителя древностей. Постепенно все его интересы сосредоточились на антикварной торговле. В доме номер восемь по Норфолк–стрит он открыл что‑то вроде букинистической лавочки — «одно из хранилищ всяческого любопытного и редкостного добра».