со скрипом двери полилась музыка детства, записанная нами много лет назад
как из сказочного сундука, крышку которого отбросили, заискрились воспоминания
с потолка посыпались смех и слёзы, обиды и примирения, крики и объяснения, считалочки и обзывалки
касаясь пола, они пружинили и подскакивали, неугомонно прыгая по комнатам
машинки и куклы, плюшевые мишки и армия пластмассовых солдатиков
юла и калейдоскоп, настольный футбол и пистолет
мяч и волан, виток ёлочного серпантина и свечки праздничного торта
комната-детская, зал для всех, кухня и прихожая
где и о чём говорили, откуда подслушивали, где прятались, куда бежали завтракать
в тех шёпотах расслышать, вспомнить, понять, о чём ведали друг другу, о чём молчали с собой
видели в игре жизнь, знали, что в сказке — правда
на деревянной лошадке ехали завоёвывать принцессу или просто кататься
старый дом, дом детства и память
тень от занавески на полу и фрагменты разговора, что вели на этом месте
пыльный половик из полосок износившейся одежды и
три склонившихся юных головы над узором из мозаики, что лежала на этом, когда-то новом, коврике
тумбочка с альбомами репродукций картин
книга о вкусной и здоровой пище, с картинками для разгула аппетита и невыполнимыми рецептами
стопка «Науки и жизни», набор фотографий актёров советского кино, открытки с поздравлениями
список музыкальных групп по алфавиту — зачем?!
где странствует память, что стирает, что выбеляет, а что тенью зачерняет, переворачивает и привирает
мечты с памятью переплетаются
детская страсть к дороге с тягой к дому — в одном букете
кто-то уже с памятью распрощался, кто-то выжил из ума, кому-то — всё одно — день/ночь, вчера/сегодня
кто-то расцвёл, кто-то силён, этот мудрым стал, у этого — глаз тусклый, у того — всё ещё будет, у другого — новый виток — машинки, Колобки, мишки плюшевые и Красные Шапочки, есть и те, кто сами с собой в прятки играют
кто-то рвёт себя, желая и стремясь
кто-то смирился, что его не хватило даже на…
кто-то достиг в мечтах всего и высот, а сейчас довольно сидит в кресле, укрывшись плюшевым пледом
кто-то победил компьютерного монстра
кто-то написал книгу никому ненужных советов
кто-то сегодня утром понял, что всё ещё может быть, вдохнул и…
было… не было… есть или нет?
чего ты хотел в том своём детском детстве
кем быть хотел
кого звал быть рядом с собой
сделал?
сбылось?
о событиях на улице
муж, глянувший Волком на супругу, на этот раз не признал в ней Красную Шапочку, а она с прошлой недели надеялась на повторение — ей тогда, неделю назад, понравилось
а в это же самое время, на другом конце улицы, ушастая баба кричала своей внучке, лет 12-ти от роду, чтобы та «не шлялась вечером по закоулкам», потому что «это в лесу волки, а здесь, раёне, мужики <эдакие-разэдакие>»
и ещё одно событие произошло на той же улице:
купивший красную бейсболку г-н Балалайкин, отправился в магазин, и среди прочих продуктов решил накупить пирожков, что стряпают в пекарне при магазине, и вынужден был задуматься над вопросом *умеющей делать выводы* кассирши:
— к бабушке собрался, шалунишка? горшочек с маслом не забудь!
о снах и петушке
Аркадию Козло-Бородскому снился сон. В том сне он был любим. Пронзительное ответное чувство на мгновения скрашивало пробуждение. Но поворот головы на подушке возвращал в мир яви. Он, закатив глаза под опухшие веки, отворачивался, но образ из сонных грёз к этому моменту уже покидал его. И вторгался другой… образ. Образ некогда любимой. Некогда желанной. Этот образ вместе со своей обладательницей был доступен. Именно доступность и делала его для Козло-Бородского недоступным. Хотелось драки. Хотелось погони. Хотелось сорить деньгами. Бросать шубы в лужи. Скупать цветочные ларьки. Хотелось мчаться за персиком, рассекая тьму. Томиться от ожидания почтового голубя. Писать стихи. Отправиться в даль светлую.
Да чёрт его знает, чего ещё ему хотелось.
— Аркадий, перестань, ну сколько можно… — заговоривший сонный образ с соседней подушки, кряхтя и скрипя, прервал поток струящихся желаний.