Речь Чорлиева была дерзкой, откровенно оскорбительной. В ней что ни слово, то — издевка, насмешка, укол. Бегенч понял, что это тоже вызов на скандал, проверка его нервов, самообладания. Опять надо было держать себя в узде, не волноваться, не терять выдержки.
Выслушав завфермой, Бегенч сказал:
— Таган-ага, вы упрекнули меня в молодости. Но разве ум не в голове, а в годах? Народная мудрость гласит, что — в голове. Я не собираюсь говорить о себе, Я весь на виду. Скажу лишь о том, что умных талантливых людей у нас много и среди молодых. А на иного глядишь: жизнь прожил, а ума не нажил.
Чорлиев надменно молчал. Он даже демонстративно отвернулся от председателя: мели, мол, что хочешь — мне все равно!
— Но я отвлекся немного, — продолжал Ораков. — Теперь по существу. Ту землю, которую необходимо освоить под овощи, я обследовал сам, а затем со специалистами сельского хозяйства. Действительно, она засолена и производит грустное впечатление. Но земля тут ни при чем, люди виноваты. Это — результат их халатности, лени и, я бы сказал, преступного отношения к земле. И все же, если как следует взяться за тот участок и провести агромероприятия, то я не сомневаюсь…
Чорлиев не дал Оракову закончить фразу. Он вскочил с места, сорвал с головы старую обшарпанную ушанку и завопил таким голосом, как будто его только что ограбили:
— Люди! Вы видите эту шапку? — Чорлиев поднял ее над головой. — В знак того, что я смело выступаю против башлыка и уверен в своей правоте, я бросаю эту шапку под хвост собаке!.. — И выкатив налившиеся кровью глаза, Чорлиев сел на шапку. По местным представлениям, выходка заведующего фермой была равносильна грубому оскорблению, пощечине.
Но председатель отнесся к ней спокойно. Он подождал, когда утихнет смех, поднялся и сказал:
— Что ж, Таган-ага… Народ вы неплохо потешили. Но разве мы для этого собираемся и тратим время? Прошу в дальнейшем быть серьезнее, без фокусов. Здесь не цирк, а колхозное правление.
После Чорлиева выступили другие. Одни настаивали на том, чтобы осваивать участок, и как можно быстрее, другие не менее решительно возражали. Третьи, наиболее хитрые и осторожные, сохраняли нейтралитет.
— Очень жаль, что мнения у нас разделились, — обращаясь сразу ко всем, сказал Ораков. — Как же быть? Может, забыть о целине, плюнуть на это дело? Нет, целину мы будем подымать. Иначе ведь и не докажешь, кто же из нас прав, а кто просто-напросто болтун.
Бегенч болезненно переживал отсутствие единства среди членов правления и их поддержки. Но в проведении своей линии был непоколебим.
А нерешенных вопросов, проблем и просто повседневных дел становилось все больше. Они сыпались на него, как из рога изобилия. Ему все чаще стало казаться, что теперь он очень напоминает легкую былинку, подхваченную бешеным степным ветром, который с утра до вечера крутит ее и с каждым оборотом все быстрее. Бегенч пытается что-то сделать в этой жестокой и беспрерывной круговерти, но уверен, что ничего путного сделать не может, а только мечется и смертельно устает. Еще весна не пришла, а он с восхода и до заката в поле, в парниках: надо проследить за работой трактористов, овощеводов, поливальщиков. Сейчас главное — качество подготовительных работ. От того, как будут подготовлены земли, как будут вспаханы, удобрены и политы, какого качества посадочный материал, — зависит решение одной из самых важных задач полеводства — повышение урожайности овощей.
Думал Бегенч и о строительстве коровников, кошар, о кормах для скота, о подборе и расстановке кадров, о быте колхозников. Мысли об этом не покидали его ни днем, ни ночью, ни дома, ни в рабочем кабинете, ни а пути. А ездить в ту пору приходилось много.
Вскоре после того, как в Гяурскую степь пришел Каракумский канал, здесь в урочище Гаплан колхозу «Октябрь» отвели под виноградники, сады, овощные и зерновые культуры несколько тысяч гектаров прекрасной целины. Там же началось строительство большого поселка.
От села Евшан-Сары до урочища Гаплан километров семьдесят, а то и больше. А в оба конца полтораста будет. Чтобы съездить туда, надо день потерять. Бегенч терял этот день, но с пользой. Зорким хозяйским глазом присматривался к тому, как идет освоение целины и строится поселок. Внимательно приглядывался к людям, К лодырям, пьяницам и халтурщикам был беспощаден. Но с особенной теплотой, уважением относился к тем, кто работал честно, с увлечением, не жалея сил. Для них Бегенч не скупился ни на теплое душевное слово, ни на похвалу. Если кто-то мешал целинным делам, тормозил их и нужна была помощь «на самом высоком уровне», Ораков действовал быстро и смело. Он ехал в райком, в главк, в министерство и устранял помеху.