— Дорогой товарищ башлык! Спасибо вам за хлеб, за соль, за все, что мы увидели у вас. Мы восхищены. Ваше сегодня — это наше завтра. До свидания!
Когда арабы уехали, председатель спросил меня:
— А вы по какому делу?
— Да… вот хотелось бы поговорить кое о чем. Ведь четыре года не виделись…
— Здесь, в конторе, не удастся, все время народ. Дома — некогда. Давайте сделаем так: завтра я еду в Гяурс, на участок Гаплан. Если хотите, поедем вместе. Правда, я не совсем здоров, но это — ничего. Дорога длинная, времени будет много. Сколько хочешь, столько и беседуй.
Откровенно говоря, я и сам давно уже собирался в Гяурс, чтобы подышать чистым степным воздухом. Поэтому предложение Оракова было как нельзя кстати.
Утром, часов в девять, председатель заехал за мной. Сел я сзади шофера, а Ораков справа от него, так что мне пришлось почти все время видеть профиль башлыка и очень редко, лишь в тот момент, когда он поворачивал голову, его лицо.
Председателю нездоровилось, он был грустен, молчалив. Так, не сказав друг другу ни слова, мы доехали до восточной окраины Ашхабада. За станцией Аннау началась степь, а справа над желтой равниной поднялись горы, трава недавно выгорела и степь обрела обычный желтовато-серый цвет. В разных направлениях по ней лениво и скучно тянулись караваны серых столбов, то тут, то там белели поселки, виднелись сады, виноградники.
Горы, затянутые непроницаемой мглой, были плоскими, как стена.
Под ровный, негромкий шум мотора можно было бы легко и безмятежно заснуть, если бы не встречный транспорт, пролетавший мимо с огромной скоростью. Поравнявшись, он выстреливал, как из пушки, и ветром упруго встряхивал автомашину. После каждого такого выстрела мелькала мысль: «как хорошо, что мимо». Ораков вздрагивал от каждого воздушного взрыва и снова погружался в раздумье.
— О чем мечтаете, Бегенч Оракович? — спросил я его, когда устал от долгого молчанья.
— О многом мечтаю, — сказал он тонким, с хрипотцой, голосом, бросив на меня короткий взгляд. — Да толку мало. Мечты-то сбываются редко.
— А если бы сбывались часто, то и мечтать на надо.
— Взять хотя бы сбор помидоров, — сказал Ораков, не обратив внимания на мою шутку. — Какая нудная работа! Давно я мечтаю, чтобы переложить ее на плечи машин. Овощевод тысячу раз спасибо сказал бы. И вот нашлись люди, которые не только мечтали об этом же, но и провели интересный научный поиск. Я имею в виду успехи молдавских ученых. Слыхали об этом?
— Нет. Не приходилось.
— Тогда послушайте. Вначале ученые попытались создать сорт, плоды которого созревали бы сразу на всем кусте. Но такого сорта они не получили. Другое важное качество помидора — прочность. После машинной уборки он должен выглядеть так свежо и аппетитно, как будто его только что сняли с грядки. Немало особенных качеств требовалось и от машины, в создание которой мало кто верил. Когда проблем накопилось много, ученые поняли, что в одиночку их не решить. К такому же выводу пришли и конструкторы машин. Они объединили свои усилия и после долгих поисков пришли к выводу, что совсем не обязательно, чтобы плоды на кусте созревали одновременно. Вполне достаточно того, чтобы они не опадали в течение месяца и ожидали, пока поспеют остальные. Долго бились, а сорт такой вывели. Но и его пришлось отвергнуть. Обломившаяся плодоножка, на которой держится плод, во время уборки прокалывала спелые помидоры.
Ученые зашли в тупик.
И в это время кто-то вспомнил о помидорах с Галапагосских островов, в архипелаге Колон, затерянных в бескрайних просторах Тихого океана. В плодоножке томатов с Галапагоса нет пробкового слоя и при ее разрыве не образуется пенек, который обычно прокалывает плод. Вот этот-то сорт с мягкой плодоножкой в пригодился для машинной уборки. Одну из своих машин вместе с семенами помидоров молдавские ученые обещали и нам. В будущем году начнем их испытывать. Очень хочется, чтобы результат был хороший.
— О чем я еще мечтаю? — продолжал Ораков, задумчиво глядя перед собой. — Да вот хотя бы о нашем знаменитом ахалтекинском скакуне.
— О нашем коне? — усмехнулся Курбан. — А зачем о нем мечтать-то? В нашем колхозе их не меньше сотни будет. И каждый — как картина!..
— В том, что это хороший конь, никто не сомневается, — как бы подхватив мысли Курбана, сказал Ораков. — И я его люблю. Иной раз смотришь на него и думаешь: сколько в нем красоты, благородства, легкости, ума… Безукоризненно стройный, высокий. Голова и ноги словно точеные. Гладкая шерсть блестит, как дорогой атлас. И весь он, как натянутая струна. Лиловые глаза горят и смотрят вдаль. И видно, какая мощь в нем бурлит — стоять не может — пляшет, перебирает ногами. Дай только волю… Дай! И полетит, как птица!.. Вот на таких конях двадцать веков назад ездили парфяне. Парфия была могучим государством. В одном из сражений, благодаря своей коннице, парфяне разгромили римские войска и взяли в плен знаменитого полководца Красса. Что и говорить! Всем хорош наш конь! Да беда в том, что число лошадей ахалтекинской породы становится все меньше. Правда, и до сих пор его разводят. Везде понемногу. Но зачем дробить поголовье и распылять средства? — часто думаю я. — Не лучше ли все сосредоточить в одних руках и вести коневодство по-настоящему, как заслуживает того ахалтекинский конь. Я просто счастлив был бы, если бы эту работу поручили нашему хозяйству!