Моторист понял, конечно, что меня надо куда-то везти. Но куда? Близко или далеко? — не знал. Словом, вид у него был недовольный.
— Не хмурься, Хемра, — успокоил его Дементьев. — Подбросишь товарища до Часкака, и — все. Получишь два дня отгула.
Не ответив начальнику участка, Хемра повернулся и вышел. Следом за ним пришли на берег канала и мы с Дементьевым. Только теперь я увидел прижавшийся к откосу новенький голубоватый глиссер. Отсюда же, с берега, виднелось перегораживающее сооружение головного гидроузла.
Хемра сел за руль. Я устроился рядом.
Мягко заурчал мотор, и левый берег медленно поплыл назад. Сергей Сергеевич, улыбаясь, махал нам рукой. Седые волосы его казались синеватыми.
Прощай, Головное! Прощай, седовласый, много повидавший в жизни, инженер! Прощайте, веселые ветлы и милые глазастые мальвы!
При входе в шлюз я глянул вверх и увидел на высоком портале мужчину и женщину. Облокотившись на перила, они с любопытством смотрели на нас. Когда мы вошли в камеру шлюза, за нами опустился щит. Потом поднялся щит впереди.
Путь в канал был открыт, и наше легкое суденышко, словно на крыльях, понеслось по светло-зеленой воде. От кормы к берегам, то низким, то крутым и высоким, скручиваясь в желтые рулоны, покатились две волны. Иногда над берегом серебристо-зеленым фонтаном взлетал одинокий куст песчаной акации — сюзен. Иногда выстраивалась шеренга косматых кустов кандыма, увешанных разноцветными шариками семян.
Хемра оказался простым и добрым парнем. Свое мрачное настроение он объяснил тем, что ехать со мной ему не хотелось. Прогулка не из легких: туда и обратно более двухсот километров. А если принять во внимание, что такие прогулки приходится делать чуть ли не каждый день, то понять моториста не трудно.
Постепенно мы разговорились. Закончив речной техникум в Чарджоу, Хемра с год плавал по Амударье, знал все ее капризы. Он с гордостью назвал себя «амударьинским волком», и заверил, что с ним «не пропадешь».
…И что это они все успокаивают меня? — подумал я. Уже от Дементьева я слыхал: «Парень он надежный». Теперь от моториста слышу: «Со мной не пропадешь». В чем дело? Разве что-нибудь угрожает мне?
Но про свою тревогу я помнил недолго. Мое внимание привлекла широкая темно-зеленая стена испанского тростника — гигантского злака — арундо, к которому приближался наш глиссер. Отсюда начинались озера Келифского Узбоя. По этим озерам проходит трасса канала. Всего их десять: Двадцатка, Туркменское, Лебединое, Каргалы, Балты, Кара-Шор, Петтели и последнее Часкак. Почти все они, кроме Часкака, давно уже заилились и заросли камышом.
Канал прорезал их узкими, почти незаметными протоками. Даже такому опытному мотористу, как Хемра, постоянно грозила опасность наскочить на мель. Хемра не раз уже сбавлял скорость глиссера, давал задний ход. В протоке начиналось волнение и проступали берега. Так, с остановками, медленно он вел свой глиссер в лабиринте проток, каким-то особым чутьем угадывая, какая из них заилена, а по какой ходят суда.
Близился вечер. В камышовой чаще стало сумеречно и жутко. «Если что-нибудь случится с мотором… — уныло подумал, я, — то долго придется в этой зеленой западне кормить комаров».
Высокий тростник все время сжимал протоку. Но когда он раздался в стороны, я увидел на отмели застывшую, как изваяние, серую выпь. В следующий раз мы проплыли мимо скопы, терзавшей на островке живого сазана. В третий — встретили непонятно откуда взявшийся среди камышей встревоженный табун лошадей.
И все-таки, как ни был осторожен Хемра, у входа в озеро Каргалы мы сели на мель. Наверное целый час моторист бился над тем, чтобы вырваться из цепких лап проклятого меляка. Вот тут-то и проявились во всю силу мастерство и опыт Хемры.
Надсадно ревел мотор. За кормой бурлил черный илистый кисель. Сорваться с мели мы могли только с помощью винта. И он почти незаметно, миллиметр за миллиметром, подвигал глиссер к середине протоки, на хорошую глубину.
За минуту до того, как нам сорваться с мели, вдали от берега отчалила лодка. Мы поняли: к нам на выручку. Но помощь не потребовалась: мы сами снялись с меляка.
Хемра вытер пот с лица, и довольный проделанной работой посмотрел на меня.
— Вот теперь, — сказал я, — вижу, что ты настоящий речной волк.
Хемра не ответил. Его взгляд был гордым, почти надменным.
На низком берегу, перед мазанкой, рядом с которой сушились сети, вялилась на веревках рыба, стоял мужчина лет тридцати. Он был высок, голубоглаз, с мягкой русой бородой.