Выбрать главу

Никто и не заметил, как вода, обогнув вышку, затопила дизель, находившийся неподалеку в отдельном сарайчике. И все потонуло во мраке.

— Факелы, Наркабул! Факелы! — крикнул Алимов. Сменный мастер метнулся в гараж буровой и вынес оттуда четыре горящих факела.

— А теперь, Наркабул, беги в домики и зови остальных, — приказал бригадир. Он вышел, чтобы посветить Наркабулу, и сквозь густую сетку дождя увидел, что тот бежит по колено в воде.

Бекгул раздал факелы бурильщикам. Одним велел вручную поднимать инструмент из забоя, других послал перетаскивать ящики с керном. Всего было сто ящиков. В каждом — по сто килограммов породы. Ящики уже заливало водой. Их могло заилить или утащить потоком. Но разве это можно было допустить! Ведь керн — это плоды нелегкого труда целой бригады. И чтобы отдать его на произвол стихии!..

Под проливным дождем факелы шипели и трещали, слабо освещая путь от того места, где ящики лежали, и до пригорка, куда перетаскивали их буровики. Десять тонн перенесли они в ту ночь. И только после этого ушли на отдых.

— Ну, а с этого утеса… ничего не свалилось?

— Ничего, — ответил Алимов.

— А я все боялся за него, — признался Седлецкий. — Ну, думаю, прихлопнет и — крышка.

Бригаде Бекгула Алимова снова поручили бурить на калийную соль. На этот раз скважину 713-ю, расположенную к северо-востоку от Гаурдака. Вокруг — холмы, небольшие горы, которые как будто кто-то нарочно размалевал в самые различные тона: нежно-зеленый, красный, вишневый, желтый.

Станок Алимова проработал не больше двух дней, как приехал Седлецкий. Он хотел узнать, благополучно ли доставили буровую на новое место. Дело это не простое: местность овражистая, крутые спуски, подъемы. Интересовала, конечно, и проходка скважины.

Быстро прочитав вахтенный журнал, Владимир искренне удивился: прошло два дня, а забой уже на глубине пятидесяти метров. Здорово! Тем более, что породы тут высокой твердости, крепкие песчаники, известняки.

Просматривая керн, Седлецкий сказал:

— Мне кажется, соль здесь метров на сто выше, чем это считалось раньше. Как ты думаешь, Бекгул?

— Я тоже так считаю, — согласился Алимов. — Уже сейчас по керну это видно.

Потом пили чай. Главный геолог поднялся, чтобы распрощаться, и на всякий случай спросил:

— Вопросы есть?

— Есть, — услышал вдруг Седлецкий. Это сказал молодой парень с пышной золотистой шевелюрой. Судя по гимнастерке, он недавно демобилизовался из армии.

— Я человек тут новый, товарищ Седлецкий, — заговорил парень, — просто так, ради интереса, хочу узнать, когда образовалась эта самая калийная соль и много ли ее?

— Ясно! — с удовольствием сказал Владимир, поправляя очки. — Вопрос весьма интересный. Калийная соль образовалась давно — около двухсот миллионов лет назад в неглубокой лагуне древнего Юрского моря. Так что здесь, где мы с вами находимся, плескалось море. Но, как говорится, ничто не вечно под луной. После накопления калийной соли дно моря постепенно понижалось. С суши на нее сносился песок, глина, которые потом окаменели. Поверх окаменевших глин и песчаника легла толща серо-зеленых глин с тонкими прослойками известняков. Залегает соль на разной глубине: 300—500 метров. В отдельных местах она выходит на поверхность. Ну, а что касается ее запасов, то они исчисляются миллиардами тонн.

ЗАПОВЕДНЫЙ КОПЕТДАГ

Смотрите на горы, Лорх; нет ничего чище для размышления.

А. Грин. «Борьба со смертью».

По-моему, нет человека, который был бы равнодушен к горам, к их величию и красоте. Именно об этом подумалось мне, когда впервые я увидел Копетдаг, взметнувший свои вершины к югу от Ашхабада.

Но прелесть гор познается не сразу. Так же, как море, они часто меняют цвета. И в этом одна из тайн их притягательной силы, их очарования. Мы часто видим горы то призрачно-бледными, почти не отличимыми от неба, то почти черными от клубящихся грозовых облаков, то в синеве всех оттенков — от самой слабой до самой густой, в легкой серебристой дымке. И всегда, независимо от того, какого они цвета, на них смотришь как на что-то таинственное, загадочное, непонятное.

Иногда пелена с гор спадает, словно им надоедает прятать свое «лицо» в облака да туманы и появляется у них желание полюбоваться на степь, на дольный человеческий мир. Чаще всего так бывает осенью. Горы в эту пору ясны до мельчайших подробностей. Трава на них уже выгорела чуть ли не до самых вершин и гигантские золотисто-смуглые складки скульптурно выпуклы. Резко синеют извилины. На склонах отчетливо видны арчовые деревья.