Именно «весь мир», так как этот труд был издан двумя параллельными текстами: на немецком и русском языках. Позднее (уже в 1940 г.) вышел его английский перевод под редакцией Дж. Б. С. Холдейна, и «Диалектика природы» получила еще более широкое распространение в зарубежных странах.
Приведу несколько свидетельств выдающихся естествоиспытателей о значении идей Энгельса для современного естествознания. Академик В. Л. Комаров (президент АН СССР в 1936—1945 гг.) признавал, что «конечно, самым значительным в основной марксистской литературе трудом, где мы находим критику эволюционного? учения, является «Диалектика природы» Ф. Энгельса»[8-16]. Известный советский химико-физик академик Н.Н. Семенов, один из творцов теории цепных реакций, опираясь на взгляды Энгельса и развивая их дальше, писал «о взаимоотношении физики и химии»[8-17]. По поводу физики и химии он отмечал, что их «наиболее совершенное определение было дано Энгельсом... Это определение блестяще охватывает значительную часть физики XIX века, хотя затруднения в применении этого определения к явлениям электродинамики были отмечены самим Энгельсом»[8-18]. Развивая энгельсовское определение химии как физики атомов, Н. Н. Семенов писал: «По моему мнению, определение Энгельса в свете развития науки в XX веке следует понимать так: химия есть физика движения атомов во время процессов превращения одних молекул в другие»[8-19].
Дж. Б. С. Холдейн в 1938 г., находясь в рядах защитников Испании, вспоминал: «Я работал над статьей «Современное состояние теории естественного отбора», в которой пытался изложить менделевскую теорию эволюции в понятиях диалектики. За пять лет до этого я подверг математическому истолкованию вопрос о равновесии (или почти равновесном состоянии) между мутацией и отбором. Мне это стоило больших умственных усилий, в результате которых (спасибо Энгельсу) мне удалось словесно выразить эту закономерность и убедиться в том, что это приближенное равновесие является ключом к пониманию многих удивительных фактов, включая такое явление, как частота гемофилии в человеческих популяциях.
По-видимому, тот факт, что моя лаборатория, вероятно, является единственной в мире, за пределами Советского Союза, где изучается равновесие между мутацией и отбором, не случайное совпадение. Это подтверждается и тем, что изучение произведений Энгельса в течение нескольких лет способствовало выкристаллизации в моем сознании нового принципа, основанного на объединении разрозненных данных, связанных с отбором у домашних животных... Я не считаю, что без изучения трудов Энгельса я не пришел бы к таким результатам.
Я хочу лишь подчеркнуть, что успехами моих исследований я во многом обязан мыслям Энгельса. И поскольку я убедился в том, что диалектический материализм является весьма действенным инструментом для научного творчества, я считаю нужным заявить об этом...»[8-20].
Я помню также, что сразу же после выхода в свет в 1925 г. «Диалектики природы» нашлись среди ученых нашей страны такие люди, которые мало чем отличались по своим теоретическим воззрениям от Лео Аронса. Это были те, кто называл себя сторонниками механистического естествознания, короче — механистами. Они отвергли главную мысль Энгельса — о необходимости сознательного изучения марксистской диалектики учеными (а эту мысль в 1922 г. горячо отстаивал Ленин в статье «О значении воинствующего материализма»). В противоположность этому механисты, как типичные позитивисты выступили с утверждением, что механистическое естествознание уже само по себе заменяет собой диалектико-материалистическое мировоззрение.
Отвергая основную установку всей «Диалектики природы», механисты защищали раскритикованную Энгельсом концепцию «сводимости» качества к количеству, высшего к низшему, целого к его частям. Стоя на таких давно уже устаревших позициях, механисты тянули современную науку на 100 и больше лет назад, к временам Ньютона и ньютонианства; механисты с пеной у рта нападали на новые физические учения, в особенности на теорию относительности А. Эйнштейна, объявляя её чистейшим идеализмом.
Тогда же против механистов в защиту диалектики выступили сторонники А. М. Деборина. Но эту борьбу они вели в основном не с «позиций марксистской диалектики, а с позиций диалектики Гегеля, поэтому весьма абстрактно, и, оперируя голыми понятиями, нередко впадали в схоластику и своеобразный вербализм. К тому же, как правило, эти «диалектики» (как они сами себя называли) были слабо знакомы с естествознанием, а потому вели споры вокруг «Диалектики природы» в отрыве от проблем диалектики современного естествознания, цепляясь лишь иной раз за уже устарелые формулировки, встречающиеся в записях Энгельса.