Мы к этому времени подготовили автобус, но сомневались в его проходимости. И да, он-таки застрял в 200 км от аэропорта, но позволил третьей партии дожидаться на перевалочном пункте.
К 18 дню в аэропорту остался только я с последней партией из 40 человек. Это был уже почти курорт, с минимумом работы и грилем чуть ли не каждый день. Да, мы наладили периодическую добычу дичи после того, как медик и повар обследовали первого подстреленного олененка, сняли с него показатели радиации и содержание токсинов.
Несмотря на то, что местная пища была признана безопасной, я уверен, что, то ли в воздухе, то ли в воде, точно содержались какие-то невыявляемые примеси, потому что со мной начали происходить странности. Просто ужасные вещи, о которых я еще ни разу никому не проговорился. Но теперь-то уже терять нечего, да?
Дело в том, что я стал замечать за собой повышенное внимание к одному из солдат. Казалось бы, что тут особенного? Более того, мы предварительно обговаривали, что будем следить за их поведением и успехами, чтобы эффективно использовать их в операции. Но вот только замечал я не то, как он проявляет себя в поставленных задачах (т.е. не только за этим), а за ним самим. За тем, как, даже серьезно отвечая на вопросы, он как будто все равно улыбается; как за завтраком он гладко выбрит, а к ужину у него уже весьма заметная щетина; как он настолько внимательно слушает собеседника, что забывает вытащить ложку изо рта (что, вообще-то, должно выглядеть глупо, но мне казалось чем-то непередаваемо привлекательным); как спускаясь или поднимаясь по лестнице, он никогда не идет по всем ступенькам, а перемахивает сразу от двух до пяти. Один раз я минут 10 пялился на его ноги высовывающиеся из-под погрузчика, когда он снимал оттуда какие-то детали. Это были тревожные симптомы, потому что я выделил кого-то одного. Ладно бы я просто стал бы вдруг восхищаться всеми без разбора мужскими формами – потому что, объективно, вокруг было на что посмотреть – но, нет же! – я был предельно узконаправлен. Но, к счастью, во-первых, у меня не возникло желания предпринять какие-то действия, в во-вторых, я процентов на 90 был уверен, что у меня все равно не было шансов.
Даже смешно, что я еще и виноватым себя чувствовал из-за всего этого. Настолько, что когда мы все, наконец, передислоцировались в римский лагерь, я не мог смотреть Дэвиду в глаза. Рапортуя о событиях последних дней, я смотрел на его подбородок, ухо, поверх головы. Он, вроде бы, ничего не заметил, что одновременно обрадовало и разочаровало меня.
А потом мы с новыми силами принялись за работу, и я забыл о всяких глупостях. Почти.
***
И вот тут же начинается самый экшн! Кульминация! Непрекращающиеся боевые операции, политические заговоры, захват пленных, переговоры на высшем уровне, победа!!! Ну-ну…
Все значимые происшествия зафиксированы в материалах дела, и, законопослушно говоря, я не могу об этом распространять еще 50 лет*. Хотя мне сложно понять, почему. Ведь, как бы дико и неправдоподобно это ни звучало, ни один гражданин ЕМ не пострадал. Это, наверное, первый такой случай в истории военных переворотов. Да и вообще, имеем ли мы право называть этот переворот военным, если армия так и не была задействована?
Ну, серьезно, из наших людей во время операции базу покидали, от силы, два десятка человек, да и то занимались они, в основном, листовками, ну, может, пару раз содействовали в захвате сотрудников GRL, кто об этом помнит вообще?
Хорошо, положим, я похитил Бенуа, Тано и Влада, но это наше внутрисемейное дело, и мы давно в этом разобрались. Они меня никогда за это до конца не простят, но и каждый день уже не припоминают.
Сожалею ли я о жертвах из GRL? О некоторых. В это число точно не входит Мэри Макловски. Она сама во всем виновата. Хотя мы и делали вид, что её покушение на Дэйва было совсем идиотски спланировано и изначально обречено на провал, но, на самом деле, для человека с одной действующей рукой нож она метнула впечатляюще и промахнулась совсем чуть-чуть.
Можно ли меня серьезно винить в том, что я тут же метнул этот нож обратно в нее? Никто же косо не смотрит на птиц, защищающих свое гнездо! Потом еще Дэйв выпустил в нее целую обойму, но это потому, что мы не знали, что у нее было с собой, и не хотели, чтобы она взорвала себя вместе с нами или выкинула еще что-нибудь занимательное.
Кое-что, конечно, попахивает излишней и неоправданной жестокостью, вроде пыток того рыжего бородача, но, во-первых, ни Дэйв, ни я к нему не прикасались (не считая того, что я бросил его руку в багажник, где лежал Влад, но, черт, эта рука тогда провела уже много часов отдельно от тела, так что это не считается), в во-вторых, там проблема была в неточных инструкциях, что, определенно, является недочетом командования, но уж никак не намерением. К тому же, это все равно нам не помогло.
Скажем прямо, мы ничего не испортили. Александра (предавайте меня вашей анафеме сколько угодно, но я не буду называть Маму Ее святейшеством! Может, тетка, которая всю жизнь сохла по Бенуа и блаженная, но если учесть всякие мелочи, вроде перепихов с чужим мужем и хладнокровное убийство одной из его жен – прямо не знаю…) уже явно пересидела все мыслимые сроки и нуждалась в стимуле к выходу на пенсию. Население немного понервничало, но большую часть времени они были просто в недоумении.
А мы добились своего. И, одновременно, окончательно, катастрофически, безвозвратно все провалили.
(*Подробности упоминаемых в конце главы фактов содержаться в “Годе 0”. Мэтью в своих записях избегает описания определенных событий либо потому, что эти воспоминания блокировались, либо просто не хочет к этому возвращаться).
========== Акт 20. Миссия завершена успешно. Мы проиграли. ==========
А я ведь не так уж и ошибался в исходе всего этого предприятия. Единственное, чего я никак не ожидал – что останусь в живых. Это настолько не входило в мои планы, что теперь я в небольшой растерянности. А теперь возьмите предыдущее предложение и смело используйте его, как ярчайший пример преуменьшения.
Я абсолютно не знаю, что с собой делать. Я настолько дезориентирован, что до сих пор, спустя более полугода после ВСЕГО, просыпаясь, не могу понять, где я, и что мне нужно делать.
Нужно…нужно…Я знаю, чего ХОЧУ. Я хочу перестать бесцельно барахтаться во всем этом. Мне настолько несвойственна бесцельность, что я с трудом опознал это состояние. Ну, у меня сейчас есть каждодневные задачи, но нет глобальной цели. Я не испытывал ничего подобного лет с восьми.
Совпадение ли то, что в этом же возрасте я познакомился с Дэвидом? Нет, конечно! Я могу попытаться найти в своей жизни что-то более значимое, но ничего там не будет. Все эти годы мы менялись, приближались и отдалялись, взрослели, умнели и глупели, но я никогда не сходил с его орбиты. Мне и в голову не приходило, что это может измениться, что может быть какое-то ПОСЛЕ…
Ну, попробуйте представить свою жизнь без солнца, хотя бы чисто теоретически. Где останавливается ваше воображение и список планов на будущее без солнечной радиации? В какой момент единственным ощущением остается пустота, наполненная паникой? Когда вы начинаете осознавать, что даже если найдете другой источник тепла, все равно не сможете жить, потому что у вас больше нет привычной гравитации, еды, да и вообще, солнце не гаснет, как лампа, оно превращается в чертового красного гиганта, уничтожая все на своем пути!
Так глупо сдерживать обещания. Ну как он узнает, что я сломался? В тот момент, когда я понял, что ВСЁ, мои глаза, как самонаводимые снаряды, начали лихорадочно оглядывать комнату в поисках оружия. И я быстро локализовал его в руке одного охранника. Этот момент невыносимо вспоминать – как будто ты не добежал три метра до финиша, запнувшись за невидимое препятствие. Мой мозг уже все представил, это было так просто и так правильно. Пистолет даже не в кобуре был, да, f*ck! – я уверен, что он был даже не на предохранителе! Мне не обязательно было дотрагиваться, просто резко дернуться, и меня бы прикончили – дело двух секунд.