- Это слишком сложно… А что, там большое разнообразие? И как остальные жидкости задействованы в процессе?
- Прямо не знаю! Ну, можно, например, проколоть мизинцы и стать кровными братьями!
- Нет, мы не делали ничего такого.
Я просто не знал, что сделать в этот момент: пойти и разбить Тони его смазливое лицо, как следует встряхнуть Маурицио или отключиться и очнуться лет через пять.
- Мэтт, честное слово, мы не целовались даже, - продолжал он, и это стало просто невыносимо. Потому что все это не должно было быть так! Я должен был быть с Дэйвом в нашей убогой квартире или пусть даже на какой-то базе в джунглях, но не здесь! Не с этим великолепным, непостижимым, но не моим человеком! А он не должен был встречать на своем пути то этого мерзавца Антония, то совсем неподходящего меня! Но как-то мы оказались вместе, и никак не получается остаться полностью равнодушным, когда ты видишь и чувствуешь такое неприкрытое восхищение собой. Невозможно не идти на свет, ведь если остановишься, то завязнешь, застынешь, закаменеешь.
- Рири, достаточно, - я взял его за руку. – Я отдаю себе отчет в том, как мне повезло, ты – определенно лучшее, что могло произойти со мной в этой ситуации. А вот с твоей удачей все не так определенно.
- Прекрати это! – глаза Маурицио подозрительно заблестели. – Как он это с тобой сделал? Как он всё ещё это с тобой делает?
- Послушай, мне больших усилий стоит говорить спокойно, так что давай сразу договоримся, что ты больше не будешь упоминать Дэвида. – я почувствовал, что все сильнее сжимаю его запястье, и отдернул руку. – Иначе все кончится прямо сейчас.
- Хорошо. Извини. – он уперся лбом в мою грудь. – Я не хочу быть твоим просто другом.
- Знаю. – я погладил его по спине. – Я очень хочу хотеть тебя.
- Не уверен, что понимаю, что ты только что сказал.
- Ты тут не один такой. - и через очень долгое мгновенье. - Кажется, я знаю ответ, но обязан спросить: тебя можно поцеловать? И ничего, что я весь в пластыре?
Ответа я не получил, но все и так было понятно. А потом он просто спросил:
- Ты теперь мой?
Черт бы побрал такие простые вопросы! Я завис. Потому что первым моим порывом было отделаться какой-то дурацкой шуткой, вроде: «Что ты знаешь о слове «консумация»?», но я уже догадывался, что с Ри такой уровень поверхностно-утонченного, но по сути пошлого и низкопробного юмора не будет уместен еще долгие годы, возможно – никогда. Ну, и мне нужна была расшифровка. Что вкладывалось в понятие «мой»? Как показал мой опыт с Дэйвом, у людей бывают совсем разные понятия об одном и том же явлении. Предполагалось ли, что мы должны что-то официально объявлять? И кому именно? Я ведь уже слегка проговорился Бенуа, когда еще и проговариваться было не о чем. И подозреваю, что Маурицио что-то обсуждал с Бубу, потому что она странно на меня поглядывала. Может быть, я хотел бы рассказать Еве, но она была так далека от этого: даже не по сану, а просто. Это казалось еще более противоестественным, чем обсуждать личную жизнь со своей бабушкой (не то, что я до конца понимал концепцию бабушек, но их, похоже, используют, как иллюстрацию в примерах с мудростью, жизненным опытом, заботой о людях и, одновременно преданностью старому укладу, традициям и моральным нормам) – у бабушек, по крайней мере, дети есть, и они помнят, откуда, Ева же… Максимум, что она вынесет из этой новости: «Вы решили жить вместе? Да, так гораздо удобнее и веселее!»
Nazzo, жить вместе? Откуда это взялось в моей голове?! Но, с другой стороны, это как раз то, что я понимаю. Если вспомнить, я всю жизнь не был своим собственным: весь я, мои способности, амбиции, желания, стремления – всё безоговорочно было передано Дэйву. И, знаете что, меня это более чем устраивало! А теперь что? Я должен сам что-то решать? Да еще и не про работу или учебу, а про свою жизнь? Прямо вот так взять и понять, чего я хочу? Вы там с ума все посходили, что ли? Это же живой человек! Он же так мало обо мне знает! Нужно срочно ему все рассказать! Что, все? Сколько человек непосредственно и опосредованно я отправил на тот свет? Это-то здесь при чем? Я же не собираюсь к этому возвращаться…если не заставят обстоятельства. Нет, эта информация никогда не просочиться на переводные страницы. А если он быстро во мне разочаруется? Нам нельзя будет больше видеться? Как это устроить, если его семья – это теперь и моя единственная семья?
И тут я понял, что неосознанно упираюсь в плечи Маурицио, как будто опасаюсь, что он приблизиться ко мне еще хотя бы на миллиметр, а он заметно побледнел и закусил губу, чтобы скрыть, как она дрожит. Есть от чего! Ты задал самый важный для тебя сейчас вопрос, а тебе в ответ тупо молчат да еще и отпихивают! Я не мог быть человеком, который так поступает, поэтому ответил, как мне хотелось надеяться, легким и убедительным тоном:
- Конечно, да. К тому же, мы с тобой уже давно перемахнули момент, где нужно выбирать цвет стен и мебель.
- Ты ничего не выбирал, я сам все сделал.
- Точно. Спасибо, - облегченно выдохнул я. Это не я! Оно само!
- А теперь, как гостеприимный хозяин, ложись на пол, а я займу кровать, - заявил Ри.
- Ты же не серьезно?
- Абсолютно. У тебя есть спальный мешок. Не воображай себе, что я легко доступен.
- Может, мне еще и отвернуться, пока ты раздеваешься?
- Было бы неплохо.
- Невероятно! Я возмущен!
- Отлично. Возмущайся, отвернувшись в другую сторону.
Я развернулся на 180 градусов и яростно сдернул футболку. За ней полетело все остальное.
- Ну, и что это? - поинтересовался Рири.
- Я полдня пролежал на полу. Мне нужно в душ.
- Понятно. Но без всяких там “Потри спину”.
- И не собирался!
- Шторку за собой задерни, а то весь пол будет мокрый.
- Тут ничего не видно так!
- Ничего. Думаю, ты сориентируешься в себе на ощупь.
Я вышел из душа, дрожа от холода и противоречивых чувств.
- Ри, я замерз!
- Надень свитер. Не верю, что ты не можешь решить такую простую проблему.
- Может, ты хотя бы подушку мне отдашь?
- Нет, мне и так неплохо.
- Вы, мужчины, все такие? Стоит дать слабину, и вы садитесь на шею?
- Не знаю. Я не знаком со всеми мужчинами. Но если ты думаешь, что я так дешево ценю себя, что согласен на эту кровать, которой мало и для одного, подумай еще раз.
- Что должен сделать человек, чтобы иметь шанс сорвать цветок твоей невинности?
- Ну-у-у…для начала, жениться.
- У вас по ночам работают свадебные конторы?
- Кто тебе сказал, что я хочу замуж сейчас? Лет через 12.
Я бы покричал в подушку, но у меня ее не было. Думаете, я мог уснуть? Да меня подбрасывало на месте! Как это началось? Почему?! И с чего это я стал наблюдать у себя все больше признаков, которые появлялись только перед боем? Впервые за бесконечно долгое время я ощущал всего себя: мои мышцы были готовы к мгновенным действиям, кожу покалывало, а глаза широко распахнулись. Я совершенно точно был жив и готов в любой момент вскочить и часами бежать, просто преодолевая сопротивление ветра.
А это идея! Я резко сел и натянул кроссовки и шорты. Маурицио старательно притворялся спящим. Странное дело: оказывается, я уже настолько хорошо знал окрестности, что мог почти не смотреть под ноги и ориентироваться в темноте.
Знаете, как иногда ты вспоминаешь себя несколько лет назад и осознаешь, что изменился? А каково, когда ты наблюдаешь сам момент перехода? Кто-нибудь, кроме оборотней, способен это понять? Как будто встречный ветер срывает твою старую кожу, атом за атомом, вдох-выдох, и уже невозможно понять, почему беспокоила какая-то навязчивая мысль. И пространство вокруг начинает трансформироваться. Только что эта улица была давящей, склизкой, пахнущая плесенью и тут же она становится знакомой и дышащей нагретыми стенами. А потом и это перестает иметь значение: ты больше не бежишь через город, ты начинаешь просто преодолевать пространство и время, едва регистрируя подъемы и спуски.
И я ощущал легкость и ясность. Пока не понял, что нахожусь на кладбище. Оказывается, даже в этом новом измерении, которое я в себе открыл, никто не отменял гравитацию, и меня затянуло в черную дыру в центре моей галактики. Я остановился перед огромным тёмным монументом и посчитал пульс. Никаких аномалий не наблюдалось. Если не считать того, что я впервые не упал тут и не разрыдался. Я уперся руками в колени и слушал, как восстанавливается дыхание. Голова начала немного кружиться, и я сел на землю. Черные грани немного отражали луну и больше ничего. Я не чувствовал ни ободрения, ни печали или заботы. Я почти проскользнул на ту сторону, но дверь захлопнулась передо мной. Я попытался почувствовать привычное опустошение или боль, но не смог.