— Это настоящий искусственный сафьян.
— Теперь у нас Мировое Государство. И мы ежегодно празднуем День Форда, мы устраиваем вечера песнословия и сходки единения.
«Господи Форде, как я их ненавижу», — думал Бернард.
— Было нечто, именовавшееся Небесами; но тем не менее спиртное пили в огромном количестве.
«Как бифштекс, как кусок мяса».
— Было некое понятие — душа и некое понятие — бессмертие.
— Пожалуйста, узнай у Генри, где он его достал.
— Но тем не менее употребляли морфий и кокаин.
«А хуже всего то, что она и сама думает о себе как о куске мяса».
— В 178 году Э. Ф. были соединены усилия и финансированы изыскания двух тысяч фармакологов и биохимиков.
— А хмурый у малого вид, — сказал помощник Предопределителя, кивнув на Бернарда.
— Через шесть лет был налажен уже широкий выпуск. Наркотик получился идеальный.
— Давай-ка подразним его.
— Успокаивает, дает радостный настрой, вызывает приятные галлюцинации.
— Хмуримся, Бернард, хмуримся. — От хлопка по плечу Бернард вздрогнул, поднял глаза. Это Генри Фостер, скотина фордова. — Грамм сомы принять надо.
— Все плюсы христианства и алкоголя — и ни единого их минуса.
«Убил бы скотину». Но вслух он сказал только:
— Спасибо, не надо, — и отстранил протянутые таблетки.
— Захотелось, и тут же устраиваешь себе сомотдых — отдых от реальности, — и голова с похмелья не болит потом, и не засорена никакой мифологией.
— Да бери ты, — не отставал Генри Фостер, — бери.
— Это практически обеспечило стабильность.
— «Сомы грамм — и нету драм», — черпнул помощник Предопределителя из кладезя гипнопедической мудрости.
— Оставалось лишь победить старческую немощь.
— Да катитесь вы от меня! — взорвался Бернард.
— Скажи, пожалуйста, какие мы горячие.
— Половые гормоны, соли магния, вливание молодой крови…
— К чему весь тарарам, прими-ка сомы грамм. — И, посмеиваясь, они вышли из раздевальной.
— Все телесные недуги старости были устранены. А вместе с ними, конечно…
— Так не забудь, спроси у него насчет пояса, — сказала Фанни.
— А с ними исчезли и все старческие особенности психики. Характер теперь остается на протяжении жизни неизменным.
— …до темноты успеть сыграть два тура гольфа с препятствиями. Надо лететь.
— Работа, игры — в шестьдесят лет наши силы и склонности те же, что были в семнадцать. В недобрые прежние времена старики отрекались от жизни, уходили от мира в религию, проводили время в чтении, в раздумье — сидели и думали!
«Идиоты, свиньи!» — повторял про себя Бернард, идя по коридору к лифту.
— Теперь же — настолько шагнул прогресс — старые люди работают, совокупляются, беспрестанно развлекаются; сидеть и думать им некогда и недосуг, — а если уж не повезет и в сплошной череде развлечений обнаружится разрыв, расселина, то ведь всегда есть сома, сладчайшая сома: принял полграмма — и получай небольшой сомотдых; принял грамм — нырнул в сомотдых вдвое глубже; два грамма унесут тебя в грезу роскошного Востока, а три умчат к луне на блаженную темную вечность. А возвратясь, окажешься уже на той стороне расселины — и снова ты на твердой и надежной почве ежедневных трудов и утех, снова резво порхаешь от ощущалки к ощущалке, от одной упругой девушки к другой, от электромагнитного гольфа к…
— Уходи, девочка! — прикрикнул Директор сердито. — Уходи, мальчик! Не видите разве, что мешаете его фордейшеству? Найдите себе другое место для эротических игр.
— Пустите детей приходить ко мне, — произнес Главноуправитель.
Величаво, медленно, под тихий гул машин, продвигались конвейеры — на тридцать три сантиметра в час. Мерцали в красном сумраке бессчетные рубины.
Глава четвертая
Лифт был заполнен мужчинами из альфараздевален, и Линайну встретили дружеские, дружные улыбки и кивки. Ее в обществе любили; почти со всеми с ними — с одним раньше, с другим позже — провела она ночь.
Милые ребята, думала она, отвечая на приветствия. Чудные ребята! Жаль только, что Джордж Эдзел лопоух (быть может, ему крошечку лишнего впрыснули гормона паращитовидки на 328-м метре?). А взглянув на Бенито Гувера, она невольно вспомнила, что в раздетом виде он, право, чересчур уж волосат.