– А почему, Богдане?
– А потому, что у себя на Неве я – царев наместник, да и по дороге – важный человек. И ты был моим гостем, значит, был в безопасности от всех, кроме разбойников. А здесь сразу видно, что ты чужой. И хорошо еще, если лихие люди нападут – у тебя людишки хорошие, хотя от ножа в бок в толчее и они не помогут. Но вот если тебя кто-нибудь из придворных царевых невзлюбит, то всякое может случиться. А еще хуже если тобой, упаси Господи, Конюшенный приказ заинтересуется, и попадешь ты, княже, прямиком к дяде царя, Дмитрию Ивановичу Годунову, в его подвалы. А там скажут, мол, не знаем мы никакой Русской Америки, и никакого князя Николаевского – самозванец ты. Ну и станут вопрошать, мол, кто такой и зачем пожаловал. Я-то потом тебя даже если и смогу оттуда вытащить, но и тогда не сразу, а охота тебе на дыбе побывать, али чего еще похуже? Вот потому-то и сиди здесь, и жди.
Потом, засыпая на мягчайшей пуховой перине, я подумал: ну вот, сбылась мечта идиота. Прибыл я в Москву, а мог бы сейчас в дивном новом свете пребывать, Лизу свою обнимать, на самолетах летать, город и страну строить, первенца своего нянчить… А тут кто знает, что будет дальше. Ведь, если верить нашей историографии, то Борис Годунов – тиран, каких мало. И вполне может быть, что не сносить мне головы. И вместо того, чтобы спасать свой народ от голода, познакомлюсь и с дыбой, и с другими инструментами агентства милого царского дяди… И вырастет мой ребенок сиротой.
Но тут я вспомнил Евангелие, где Господь сказал: «Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя».
И я успокоился. Если мне суждено сложить свою голову вдали от дома, то и ладно. И, перестав ворочаться, заснул сном младенца.
Конец первой книги.