— Надо же всем рассказать!!! Мерлин! Я и мечтать о таком не мог! — Все еще не верящий в такую внезапную разительную перемену в Поттере, Малфой сдержанно ему отвечал:
— Не хочу тебя расстраивать, но почти все уже знают. Мои — понятное дело — по гобелену. Даже отец ни слова не сказал, когда узнал, что это долг жизни. Профессура узнала, когда ты второй раз впал в магическую кому из-за этой своей… младшей Уизли. Гермионе я сам рассказал, а Панси узнала на неделю раньше. С кем ты еще хочешь поделиться? Не в курсе только Министерство и широкая общественность…
— Вот и замечательно! — Поттер снова наклонился к Драко и коснулся его волос, убирая выбившуюся прядь, продолжил движение, проводя кончиками пальцев по скуле, сползая ими на шею, обхватывая за затылок, и, наконец, приближая его лицо к своему за очередным поцелуем. — Я ведь всегда смогу это делать?
— Что делать? — Шепнул ему прямо в губы блондин.
Гарри ответил мучительно медленным, нежным, тягучим поцелуем. Выбив из холодного с виду слизеринца еще один стон, он отошел от стола. Он ступал на носочках, потому что пол в холодных подземельях был жутко ледяным. Только-только пришедший в себя Драко поднялся за ним.
Гарри забрался на кровать, укутав ноги в одеяло. Малфой присел на ее край, не решаясь задать вопрос. Наложив Согревающие чары на постель, он осторожно взглянул на своего жениха. Тот признал помолвку, значит… Вот, что именно это значит, Драко и боялся спросить. Поттер с особой внимательностью рассматривал его, медленно скользя взглядом по лицу, останавливаясь на мгновение и продолжая свое визуальное путешествие. Парню так нравилось это внимание, не приправленное агрессией или подозрением, что он не смел прерывать Гарри.
— Мы ведь совсем не умеем общаться, Драко. Даже имя твое вслух произносить так непривычно… Сладко, но непривычно. И свое слышать тоже. Ты когда рассмеялся над чем-то, я просто выпал из реальности. Ты впервые смеялся со мной…
— Я думаю, это поправимо, Гарри.
Брюнет широко улыбнулся, глаза его засияли, отчего Драко завороженно уставился на него, не отводя взгляда. Гарри смущенно опустил ресницы.
— Это же не просто долг жизни, Драко? — со странным волнением спросил Поттер, теперь его глаза пытливо высматривали что-то в лице жениха. Тот внезапно расслабился и сделал то, чего ему так хотелось: засунул руки под одеяло и сгреб ими холодные пальцы, согревая своим теплом и мягко массируя. Улыбнулся в ответ и смело, совсем по-гриффиндорски, ответил:
— Я люблю тебя, Поттер. Ты нужен мне, всегда был нужен… Не смей сомневаться в этом, потому что у тебя в голове и так куча глупостей. Этой там совсем не место. Я счастлив, что ты, наконец, тоже в курсе, что мы помолвлены, потому что я хочу целовать тебя постоянно. И не только… — На этих словах его скул коснулся очаровательный румянец, отчего Гарри задержал дыхание, пораженный и восхищенный. Невольно вспомнились его сны, где Драко, ласковый и податливый, с таким же румянцем смотрел на него призывно и нетерпеливо. Вообще, все, что только что сказал Драко, казалось какой-то сказкой. И Гарри поспешил увериться в реальности происходящего. Он чуть склонился, чтобы дотронуться до своей нереальной мечты, и горячо зашептал:
— Я тоже, Драко! Я тоже! Люблю, хочу, мечтал так долго! Так долго! Ты понимаешь? И так боялся, что этот год закончится, и я тебя даже не увижу больше… Так переживал за тебя, так мучился, что тебе плохо, а я больше ничем не могу помочь. Видел твое холодное, безразличное лицо и не мог дождаться, когда, наконец, усну, чтобы во сне ты смотрел на меня, касался меня, любил меня… Последний месяц, когда мне снилось наше счастье, не хотелось просыпаться, не хотелось никуда выходить из спальни, ничего, кроме как снова уснуть.
— Глупый, глупый мой, хороший мой, — Драко уже забрался на кровать и обнимал своего Гарри, прижимая к себе, практически сидя верхом на его коленях, пытаясь погладить, прикоснуться к каждому сантиметру, — Когда ты пропускал занятия, я так тосковал и беспокоился. Я думал, что ты ненавидишь меня, ненавидишь за то, кем я был, за то, что я сделал с тобой, ненавидишь магию за то, что заставляет тебя видеть эти сны, чувствовать то, чего ты не хочешь… Я думал, ты ненавидишь все это настолько, что готов умереть, лишь бы не быть со мной…
В глазах Гарри разлилась такая паника, а в голове так отчаянно билась мысль, что Драко страдал из-за него, что он сгреб его в объятия, полностью усадив к себе на колени, и сжал так сильно, что казалось, еще чуть-чуть, и у того треснут ребра.
— Мерлин, любимый, прости меня, прости, я не знал… — Он практически стонал от осознания, сколько боли принес, хоть и не нарочно, своему, теперь уже точно своему Драко. — Я думал, тебе все равно. Я давно смирился с тем, что тебе все равно. — Он скользил печальным взглядом по серым глазам, высоким скулам, таким близким сейчас губам, не понимая, как так вышло, что за все эти месяцы он делал все, чтобы ему стало легче, а в итоге сам же превратил его жизнь в ад. Не выдержав такого огромного расстояния между ними, он еще сильнее впечатал его в себя, зарываясь носом в шею. Будто пытаясь загладить свою вину, он принялся выцеловывать дорожку от ключицы до уха, перемежая поцелуи с ума сводящим шепотом: — Люблю тебя… люблю… никогда больше, слышишь… всегда хочу… не обижу… не причиню боль… чтобы рядом… люблю… только ты…
Драко таял от этих слов, боялся закрыть глаза, чтобы все это не растворилось, как один из миллиона снов, чтобы быть уверенным, что все это происходит наяву. Не слышавший такой искренности и открытости по отношению к себе никогда в жизни, он почти сомневался в своей вменяемости. Но это он был тем, кто открыл этот ящик Пандоры своим гриффиндорским признанием. И теперь ничто не могло сдержать такие желанные, такие необходимые, такие нестерпимо жгущие сердце слова. Как цепная реакция, как лавина, сходящая с вершины из-за неосторожного шепота, все, что скрывалось и подавлялось годами, сейчас неудержимо рвалось наружу.
— Всегда был только ты, Гарри, только ты… Любишь? Правда, любишь? — Он зарылся пальцами в темные волосы, наслаждаясь самой возможностью сделать это. — Скажи мне, что я не сплю… Боже, вот так держать тебя в своих руках — это самое правильное, что я когда-либо делал. — Он гладил его спину, прижимаясь в ответ, наслаждаясь ощущением твердых мышц под своими ладонями. — Будешь моим? Правда, скажи мне? Будешь моим? — Он торопливо, хоть и нехотя отстранился. — Погоди, погоди минутку, — вскользь коснувшись взглядом его зеленых глаз, он выпрямился и полез во внутренний карман жилета. Достал оттуда что-то, но показывать не спешил. Дождался, пока Гарри посмотрит на него уже осознанно.
— Что это, Драко? — Гарри с любопытством смотрел на сжатый кулак.
— Будешь моим, Поттер? — Как-то зло и с вызовом сказал Малфой, вперив тяжелый серый взгляд в брюнета. И где только делись все трепет и нежность из этих глаз?
— Уже твой, Драко… — немного растерянно проговорил Гарри и сузил глаза. — Ну как тебе это доказать?
Слизеринец хитро на него взглянул:
— Вот! — Он распахнул сжатые пальцы, и на ладони оказалось небольшое черное кольцо.
— Что это? — Гарри заинтересованно принялся разглядывать предмет, протягивая руку, чтобы потрогать. Драко отвел ладонь подальше.
— Это наше родовое помолвочное кольцо. Я его носил при себе постоянно, как только узнал обо всем. Все надеялся, что ты передумаешь и примешь меня… — Так неожиданно искренне ответил Малфой, что тут же смутился.
Поттер с нежностью провел по его щеке пальцем:
— А сам ко мне подойти и спросить ты никак не мог? Веришь, нет, но я бы согласился… Подумал бы, что сошел с ума, но согласился бы… — От широкой улыбки в комнате будто бы стало светлей и теплее.
— Я боялся… И ждал… — Вот так признаться в своей слабости перед кем-то Драко смог в первый раз в жизни. Видимо общение с гриффиндорцами плохо на него влияет. Сначала душещипательные беседы с Грейнджер, теперь вот перед Поттером душу на изнанку…