Понятно, что во многих деталях социальное поведение животных отличается от нашего. Макаки-резусы не способны откалывать такие номера, как моя близкая подруга Мойра, которая, когда мы впервые встретились, отмочила такую шутку, что я поняла: этого человека я хочу узнать поближе. Мы тогда были журналистами, вместе работали в одной лондонской редакции, где стоял ветхий принтер, который сводил меня с ума своей допотопной скоростью. Мойра предположила, что в этом принтере живут проказники-эльфы в зеленых колпачках, не спеша выдающие отвратительные копии. Это была незатейливая, но ироничная и неожиданная шутка, которая в тот момент меня немало позабавила. Через пару недель я рассказала Мойре о несчастье, которое в детстве приключилось с моим братом; причем не только о самом факте, но и о моих чувствах в связи с этим происшествием и о том, как оно перевернуло всю жизнь нашей семьи. Мойра оценила груз ответственности, легшей на ее плечи после того, как я доверилась ей. Истинная дружба предполагает уязвимость. Прошло двадцать пять лет; мы с Мойрой и сегодня помогаем друг другу смеясь справляться с неприятностями и делимся сокровенными историями о вещах, произошедших и сорок лет, и четыре часа назад.
Животные не способны на такие подвиги, и никто этого не утверждает. Но у животных другая тактика формирования уз – у них есть своя версия смеха и откровенности. Можно, конечно, как делают некоторые ученые, заявлять обратное – наша способность к смеху и откровенности является версией способности животных к грумингу и тесным физическим контактам[14]. Как бы то ни было, эта общая для нас и животных тяга к социальности открывает нам не только неожиданные способности последних, но и столь же неожиданные корни нашего, человеческого, стремления к объединяющему поведению.
Быть дружелюбным означает пользоваться той частью репертуара социальных чувств, где хранятся доброта и альтруизм, но будем честны: на Кайо-Сантьяго, в стаде тамошних макак, акты доброй воли – это отнюдь не первое, что бросается в глаза при наблюдении за взаимоотношениями обезьян[15]. Наоборот, в их сообществе царит строгая иерархия. Это одна из причин того, что на острове трудно сразу в полной мере оценить мощь позитивных отношений, которые тоже имеют место. Но надо сразу оговориться, что в этом сообществе нет демократии. Численность макак на Сантьяго колеблется на уровне полутора тысяч особей; все животные отчетливо делятся на группы, организованные по матрилинейному принципу. Самки наследуют ранг от матерей и за очень редкими исключениями остаются в своей группе и в том же ранге до конца жизни. Дочери по рангу находятся ниже матерей, но выше своих старших сестер, так что самая младшая дочь является самой старшей по рангу. Самцы тоже наследуют свои ранги от матерей, но обычно по положению они выше самок. Правда, по достижении половой зрелости молодые самцы, во избежание инцеста, ожидаемо переходят из группы, в которой родились, в другие группы, где им приходится пробивать себе путь наверх с самого социального дна[16].
Кастовая система обезьяньего сообщества стала для нас вполне очевидной, когда мы дошли до Нижнего Загона, первой из трех площадок для кормления животных. Обширная площадка огорожена проволочной сеткой, натянутой на прочные металлические столбы и укрепленной листами гофрированного железа. В центре находится огромный бак с кормом. Сотни обезьян заполняли саму площадку, сидели на заборе и толпились по его периметру снаружи загона. Стоял оглушительный звон металла – это такая же неотъемлемая часть звукового пейзажа Кайо, как крики птиц и макак.
14
Manninen S. et al.
15
На Кайо я побывала дважды – в июле 2015 и в мае 2016 года – и подробно беседовала на эту тему с учеными, ассистентами и служителями.
16
В дополнение к разнообразным услышанным на острове историям, в которых подробно повествуется о том, как организована жизнь местных обезьян, много сведений об этом можно почерпнуть из таких научных статей, как, например, работа Watson K. et al.